«Теперь пора приставить Олексана к делу», — думала Зоя. Посоветовалась с Макаром и сказала сыну:
— Мы с отцом спину в колхозе гнем, а толку не видно. Хорошо бы тебе сыскать денежную работу. Вон этот Микта Иван перебрался в Акташ, в исполкоме за лошадьми ходит, припеваючи живет… Сходил бы ты, Олексан, в Акташ — может, на службу какую и взяли бы. Увидишь Микту Ивана, попроси, может, поможет в чем. В исполкоме-то у него теперь все знакомые.
На другой день Олексан отправился в Акташ, встретил во дворе райисполкома акагуртского земляка. Тот запрягал в тарантас гладкого, беспокойного жеребца.
— Макаров сын, говоришь? Хм, не знаю, какую работу ты здесь-подыщешь… У нас в исполкоме все занято. Работать в колхозе тебе, конечно, нет никакого расчета. Место надо сыскать, без места не проживешь. Тпру, проклятый! — крикнул Микта Иван, ударив жеребца кулаком в бок. — Стой смирно! Ишь разъелся на овсе, зашалил…
Микта Иван никакого толкового совета не дал, сказал, чтобы сам походил, расспросил людей. Олексан не стал ходить и расспрашивать. Было обидно, что сверстникам его не надо ездить в райцентр, спрашивать работу, а он должен кланяться даже Микте Ивану. И Олексан повернул обратно домой.
Не успел зайти во двор — мать накинулась с расспросами:
— Что, нашел работу, видел в Акташе Ивана?..
Олексан резко ответил:
— Да что вы с этим Миктой Иваном носитесь? Не пойду я в Акташ! Буду работать в колхозе…
Зоя всплеснула руками:
— Осто, осто, Олексан, разве можно так-то на мать? Господи, несмышленый ты! И что ты нашел в нашем колхозе-то?
Олексан по именам стал перечислять своих сверстников: этот на конном дворе работает, тот — в строительной бригаде, третий — прицепщиком…
— Ай-яй-яй, как он научился считать! — протянула Зоя. Затем предупредила недобро. — На других не очень-то смотри, себя знай. Не понимаешь что к чему, ну и помалкивай… Э-э, да вольному воля, хоть ночуй в этом колхозе, мне-то какое дело!
Об этом разговоре Зоя рассказала мужу. Макар молча выслушал и противиться не стал: ну что ж, пусть пока работает в колхозе, не пускать вроде неудобно, ведь в правлении то и дело говорят, что рабочих рук не хватает, Кто их там разберет, могут и к Кабышевым придраться: дескать, этакого сына-болвана дома держат. А это совсем ни к чему: не любил Макар, чтобы люди промеж себя трепали его имя.
Олексан стал работать на току, подкидывать снопы в молотилку. Приходит вечером с работы, в сенях скидывает пыльный пиджак (Зоя зорко следит, как бы не натащили в дом грязи!), умывается наскоро и, сев за стол, рассказывает, что нового за день произошло.
— Сегодня тридцать пять возов намолотили! Бабы не успевают солому отметать, из-за них пришлось три раза машину останавливать. Ох, руки устали как!..
Макар с Зоей молча хлебают суп. Затем мать кладет ложку на стол, обтирает губы изнанкой передника и вздыхает:
— Господи, зачем ты сам себя ломаешь, Олексан… Добро, заставлял бы кто…
И Олексан умолкает на полуслове, наклоняется над миской, ест молча. А в голове неотступно: «Ну вот, опять… И всегда так…»
Но неожиданно все кончилось. Спустя неделю после начала работы в колхозе Олексан пришел домой среди дня, правая рука наспех обмотана чьим-то чужим платком. На белой ткани проступили ржавые пятна. Зоя увидела, испугалась, вскрикнула:
— Ой, что случилось, Олексан?
Олексан помахал обмотанной рукой, криво улыбнулся:
— Да так, порезал… Свясла резали серпом, руку задело. Пустяк, заживет…
Оправившаяся от испуга Зоя со злостью передразнила сына:
— «В колхозе буду работать!..» Ну, наработался?
Рука скоро зажила, остался лишь небольшой, скобкой, розовый шрам. Но после этого случая Олексану нечего было и думать о колхозе: родители сказали, что дома работы хватит. И правда, без дела он не сидел — и мать, и отец старались вовсю. Снова потянулись скучные, однообразные дни. Происшествий в жизни Олексана было мало, да и те невеселые.
Однажды акагуртские школьники запрягли лошадей и отправились по дворам собирать золу на удобрение. Дошли до кабышевского дома, громко постучали палкой в наличники. Олексан был дома один, бегом выскочил во двор, привязал задыхавшегося от лая Лусьтро, открыл мальчишкам ворота. Целая ватага ребят окружила его.
— Олексан, зола у вас есть? Давай! Видишь, уже два ящика собрали, во!
Олексан показал им высокую кадушку в углу под навесом. Мать Олексана целую зиму ссыпала сюда золу из печки. Ребята обрадовались: тут сразу на пол-ящика!
Кто-то из ребят заметил борону, приставленную к поленнице.
— Олексан, а зачем она у вас? Наверное, колхозная?
Олексан растерялся, пробормотал:
— Она у нас своя. Давно здесь…
— А зачем она вам?
Олексан не стал объяснять, сказал, чтобы скорее опростали кадушку. Пока мальчишки таскали ведрами золу, Лусьтро сидел на привязи, оскалив желтые клыки, и глухо рычал.
Придя вечером домой, Зоя сразу заметила рассыпанную по двору золу.
— Олексан, ты зачем в кадушку лазил? Кто тут золу рассыпал?
— Мальчишки были, собирали. Говорят, на колхозное поле, под пшеницу. Собирали у всех подряд, у кого было, все выносили, ну и я тоже…
Лицо матери залилось краской, она замахала на Олексана руками, чуть не со слезами закричала:
