Старый дом - [4]
Потому, что это была никакая не дверь…
Может, когда-то и была в этом месте таковая, но сейчас на полу лежал совершенно плоский прямоугольник, нужного размера, только не деревянный, а…
Как же называется вот эта тонкая деревянная щепочка, торчащая из прямоугольника по всему периметру? Прохоров это название знал, совершенно точно, потому что еще в стройотряде они обивали какую-то стенку, обивали этой дрянью, чтобы потом на нее уложить штукатурку…
И слово «дрянь» потащило за собой – «дранку».
Вот как называется эта щепа.
Точно – дранка…
Кто-то ее драл…
Почему-то это открытие его развеселило.
Хотя радоваться было совершенно нечему.
Как он теперь хорошо видел, вся стена между их комнатами и была сделана вот из такого материала – дранка оштукатуренная, а сверху обои. Слава помнил, что они-то эту щепу набивали на бревенчатую стену, а потом клали штукатурку, но здесь была какая-то другая технология: никакой основы, на которую крепилась дранка, видно не было.
То есть вся стена состояла из щепы, покрытой штукатуркой, толщина сантиметра полтора, а сверху обои.
То есть стены, как таковой и не было – тонкая перегородка, которая стояла на чьем-то честном слове. Ткни, и развалится…
Только отсутствие хозяина квартиры могло привести к тому, что Прохоров его ни разу не слышал, через такую тонкую стенку звуки должны проходить даже лучше, чем через панели хрущевок.
Он оглянулся на входную дверь – эта-то хоть настоящая? Выглядела – натурально, но ничему удивляться тут не приходилось. В стене толщиной, по прикидке, сантиметров тридцать помещалась комната шириной метра в три. И из нее в глухую стену выходила дверь, которой с другой стороны вообще не было.
Слава встал, подошел поближе: дверь и дверь. Подергал ручку – заперто. Конечно, было бы странно, если бы эта дверь оказалась открытой: заходи, кто желает, и бери, что хочешь…
Тьфу ты… что делать-то?
Взгляд скользнул по «армяку», который вблизи оказался совсем не армяком. Скорее женское пальто довольно странного вида. Если бы наш герой занимался не книгами, а костюмами, он, наверное, что-то смог бы сказать о таком крое, но сейчас, единственное, что приходило в голову – модерн, начало двадцатого века.
Однако сегодня, в начале двадцать первого, крой ни о чем не говорил. Слава вспомнил рассказ одной знакомой актрисы, как ей сшили для съемок платье как раз в таком стиле, а она просто ходила в нем по улицам, и все восхищались, какая модная и классная у нее шмотка.
Какая-то линия в голове начинала выстраиваться, но он отмахивался от нее, как от пьяного гостя, который раз за разом зовет в три часа ночи сходить на Чистые пруды половить морских черепах.
Прохоров еще раз обежал глазами комнату и тут, наконец, заметил нечто привычное и родное: на подоконнике все-таки лежали несколько книг. Он рванул к ним, как к старым знакомым, случайно встреченным заблудившимся туристом в чужом городе.
Приставил стул, с трудом взгромоздился на шаткое основание.
И порадовался своей интуиции: сверху лежал томик Тургенева, как раз издания Маркса, внизу виднелись несколько номеров «Нивы», а вот в середине все оказалось не совсем правильно. Степняк-Кравчинский «Подпольная Россия» и брошюра Лассаля «Принципы труда в современном обществе»…
Мдя…
Просто макулатура…
Кто же здесь живет?
Коллекционер революционной литературы?
А книги в таком прекрасном состоянии, как будто не прошло ста лет. Славу это как-то давило, он не мог понять, что происходит. Мухи за эти годы на них садились? Солнце их палило? Кефир на них проливался?
А они – как новенькие… Читанные, конечно, но от времени они деформируются по-другому, чем от чтения.
И тут за окном послышался скрип, Слава поднял глаза и увидел, как мимо проехала карета…
4
«Снимают кино… – сказал он себе, стараясь быть максимально убедительным. – Точно, гадом буду, кино снимают…»
Хотя, если честно, то верил он этим словам, пусть и собственным – мало. Слишком много всего уже было, что настораживало: ни одного предмета в комнате, сделанного хотя бы пятьдесят лет назад, пальто в модерне, книги в идеальной сохранности, крик петуха, наконец…
Завести себе сегодня любое животное – не вопрос, но вот как его услышать в беспрерывном грохоте московского центра?
А тут тишина…
И вот в этой тишине – карета…
Чего-то подобного он уже ждал. Ну, все же видели кучу фильмов с таким сюжетом: есть дверь, иногда окно, а на том конце альфа Центавра, преисподняя, Париж, наконец.
Но это кино…
Кино…
Это может быть только в кино…
Раз за разом повторял он эти фразы, сидя прямо на столе, куда опустился, когда увидел карету. Щипал себя за щеку, пробовал даже ударить по скуле, прокусил губу. Щека, скула и губа болели…
Но пальто было на месте, книжки лежали аккуратной стопочкой, и холодильник из стены не выступил.
А вот карета еще одна проскрипела за стеной…
Да и та была не первая, звуки он, сейчас вспомнилось, слышал уже несколько раз, пока бродил по комнате, да только значения им не придавал.
Прохоров даже вставать не стал, чтобы посмотреть на диво-дивное – что, он карет в своей жизни не видал? Все последние полчаса думал, как проверить то, что постепенно приходило в голову.
Название «Другая дверь» дано этому сочинению потому, что книга является продолжением (которое можно читать и отдельно) романа «Старый дом», вышедшего в «Водолее» в 2014 году. В ней, как и в предыдущем романе, переплетены настоящее и прошедшее, любовь и ненависть, приключения и путешествия – во времени и пространстве…
Я впервые увидел Дмитрия Вачедина в Липках, на мастер-классе «Знамени». В последние годы из Германии приходит немало русских прозаических и поэтических текстов. Найти себя в русской прозе, живя в Германии, довольно трудно. Одно дело — воспоминания о жизни в России, приправленные немецкими бытовыми подробностями. Или — попытка писать немецкую прозу по-русски. То есть — стилизовать по-русски усредненную западную прозу… Но как, оставаясь в русском контексте, писать о сегодняшнем русском немце?Вачедин лишен ностальгии.
Рассказ «Гусеница» — одно из самых удачных произведений Дмитрия Вачедина. Сюжет строится на том, что русский мальчик ревнует маму к немцу Свену (отсюда в сознании ребенка рождается неологизм «свиномама»). Повествование ведется от третьего лица, при этом автор удивительным образом словно перевоплощается в мир маленького Миши, подмечая мельчайшие детали — вплоть до «комнаты, из-за своей треугольности как бы стоящей на одной ноге» и двери, которая «шатаясь и проливая кровь, поддается». Герой Вачедина как бы служит объектом для исследований, которого искусственно привнесенные в жизнь обстоятельства — семейные, социальные, но чаще связанные со сквозным мотивом эмиграции — ломают: так, ребенок в финале вышеназванного рассказа навсегда утрачивает русскую речь и начинает говорить только по-немецки.Борис Кутенков.
Мирослав Маратович Немиров (род. 8 ноября 1961, Ростов-на-Дону) — русский поэт, прозаик, эссеист, деятель актуального искусства. Главное сочинение Немирова — фундаментальная «Большая Тюменская энциклопедия» («О Тюмени и о её тюменщиках»).Цель, ставимая перед собой издателем-составителем — описать словами на бумаге абсолютно все, что только ни есть в Тюмени (люди, дома, улицы, заведения, настроения умов, климатические явления, события, происшествия, и проч., и проч.) + описать абсолютно все, что имеется в остальной Вселенной — в приложении к городу Тюмени и/или с позиций человека, в ней обитающего: Австралию, Алгебру, жизнь и творчество композитора Алябьева, книгу «Алиса в стране чудес», и т. д., и т. п.[Примечания составителя файла.1. В этом файле представлена устаревшая версия 7.1 (апрель 1998), которая расположена на сайте ЛЕНИН (http://imperium.lenin.ru/LENIN/27/nemirov/intro-izda.html)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Полина Клюкина не пишет про любовь полов своего поколения. Она пишет про поколение своих родителей. Её короткие рассказы заставляют сопереживать и бередят душу. Наверное, от того, что в них нет стандартных сюжетных схем, а есть дыхание жизни. В 2009 году она стала финалистом Независимой литературной премии «Дебют».
Нагиб Махфуз (1911 г. — 2006 г.) — выдающийся египетский писатель, основоположник современной арабской литературы, лауреат Нобелевской премии, автор трех десятков романов и двенадцати сборников рассказов. В 1988 году Нагиб Махфуз награжден Нобелевской премией «за реализм и богатство оттенков арабского рассказа, которые значимы для всего человечества».«Великий египтянин» и истинный гуманист, близкий как простым людям, так и интеллектуалам, Махфуз был не только блистательным писателем, но и удивительным человеком.