Старый букварь - [18]

12

Теперь большую часть своей жизни ребята проводили в дедовой школе. Только ночевать расходились по домам. И в те дни, когда дед Матвей не приходил, еду готовила Надежда Фёдоровна. Малыши помогали ей. Девочки мыли картошку, мальчики приносили дрова, следили, чтобы не погасло в печке. Сядут кружком, подбрасывают поленца. Как дед Матвей. Слушают волшебное гудение огня.

Сочится, пенится на пилёном срезе бревна сок; посвистывают синие хвостики пламени, живительный дух тепла расходится по горнице. Котёнок выгревается на лежанке. Потянется передними лапами, зевнёт, показав белые зёрнышки клыков, положит голову подбородком на тёплое. Спит себе беспробудно.

И когда все подзаправятся хорошенько, той же картошкой в мундирах, с салом, с луком, с солью и хлебом, начинается самоподготовка. Ребята решают задачи, выполняют грамматические упражнения, читают. Словом, делают то, что задано на дом. Забьётся каждый себе в уголок, чтобы никому не мешать, бубнит под нос. Потом бежит к учительнице на проверку — что она скажет: хорошо или плохо? Как выучат уроки, снова собьются возле неё. Ждут, чтобы она что-нибудь рассказала.

В один из таких дней школьники попросили свою учительницу показать дедов букварь. У ребят были свои буквари, по которым они учились в школе раньше, пройденные буквари, которые они уже, почитай, знали наизусть. А вот букварь деда Матвея, старый букварь, самый первый наш букварь, по которому пальцем водил ещё старик, букварь, с которого отсчёт нового времени начался, не смотрели от начала до конца.

Ученики сели вокруг Надежды Фёдоровны, притихли, как на уроке. Даже сёстры-близнята — Люба и Люся Назаровы — не перешёптываются, как обычно. Павлушка Маленкин не болтает ногами под скамейкой, не шмыгает носом. Смотрят — и перед ними открываются страницы истории. Как жизнь наша начиналась, из чего она пошла: рабочий, бьющий молотом по наковальне — искры звёздочками летят; крестьянин в лаптях серпом рожь кладёт; заводы дымными трубами в небо устремились; красноармеец с метлой, метущей толстых клопов в чёрных фраках, на островерхом шлеме — красная звезда; клопы в чёрных фраках толстопузые, горбоносые, клыки алчно скалят и летят в пропасть, сметаемые красноармейской метлой!

Осторожно листают старый букварь дети, как реликвию перелистывают. И перед ними оживает то далёкое прошлое, когда их ещё и на свете не было, когда родители были маленькими, вот как они сейчас.

Деды старые в бородах, старушки в платочках за партами, за букварями при керосиновой лампе; старик в наушниках; первая лампочка в избе с расходящимися лучами…

— А что такое ликбез? — прочёл Федя в букваре незнакомое слово.

Надежда Фёдоровна немного замешкалась. И если бы ученики были повнимательней, они бы заметили, что учительнице не хотелось ворошить прошлое, но она поправила на переносице пенсне, объяснила коротко:

— То время было такое. После царя, когда неграмотных оказалось больше, чем грамотных. Вот мы и занимались ликвидацией безграмотности. Ликбезом, значит. Сокращённо.

Задумалась, спрятав глаза глубоко под стёклышками пенсне. Наверное, прошлое своё вспомнила. Не знали, конечно, дети, что Надежда Фёдоровна вспомнила, сколько их, малых, несмышлёных, и старых, седобородых, от первой буквы "А" до последней "Я" провела по этому букварю…

— И дед Матвей учился по этому букварю? — перебили её мысли дети.

— Учился, да не доучился! — выговорила она строго и недовольно. Тут же добавила мягче: — Поленился просто, теперь-то жалеет, до сих пор кое-кому прямо в глаза смотреть не может. Вечную вину свою несёт тяжело.

Подняла голову, посмотрела куда-то мимо бревенчатых стен.

— А ведь способным был. Учителем мог бы стать.

В Беловодах дети и не считали деда Матвея иначе, как своим учителем. Выходит, он им не учитель, вернее, не совсем учитель. То есть учитель, но не такой, как надо. А всё ведь из-за того же простого букваря, который не смог одолеть за свою жизнь старый.

И снова страницы — и снова тот далёкий, неведомый и такой необходимый для каждого из них сейчас мир. Остановились дети в конце, видят: рыженькая бородка сошлась клинышком, галстук в белых крапинках примят на груди, добрые глаза смотрят со страницы знакомым взглядом…

Смотрит на ребят чуть прищуренным глазом, будто вот рядом с ними сидит, возле печки. И говорит с ними, спрашивает каждого: "Ну, как ты учишься? Не стыдно ли будет тебе потом в жизни?"

Как деду Матвею бывает теперь. Ой, как стыдно!

13

Наступил Новый год. Деревья отяжелели снегом, дымки потянулись ниточками в небо от труб, окна замуровало лесом: и листьями, и ветками, и даже белыми, из снега, ёлочками. Надежда Фёдоровна стояла у окна, смотрела на волшебные художества мороза. Ей, наверное, не хотелось отпускать детей на каникулы, долгие зимние каникулы, — сколько ведь пропущено! Да и сама — как без них? Вдруг её глаза засветились.

— А не устроить ли нам ёлку, ребята?

— Ур-ра-а-а! — поднялось в классе.

Всем, видно, хотелось ёлку на Новый год. Настоящую, под самый потолок, с разноцветными игрушками и конфетами, с Дедом Морозом и хороводом. Такую, о которой они мечтали. Фантазировали на уроках рисования.