Старые усадьбы - [47]
На Лазаревском кладбище случайно находится множество его работ. Самым ранним произведением среди них надо считать памятник графу Никите Ивановичу Панину в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Памятник исполнен из мрамора в виде двух фигур старца и юноши, стоящих подле бюста Панина. Это произведение Мартоса[269] неприятно разнится от других работ его — неуклюжестью фигур, лишенных той грации, которая так характерна во всех работах Мартоса[270]. Другое произведение его — чудесный памятник княгини Елены Степановны Куракиной (1735–1768) — должно занимать выдающееся место среди всех его созданий. Плавная нежность формы, трагическое движение плачущей фигуры над гробом Куракиной и красота силуэта всей скульптурной массы делают из этого памятника одно из лучших произведений русского ваяния XVIII века. Чекалевский[271] так пишет об этом памятнике: «Благочестие в виде женщины, имея при себе кадильницу и облокотившись на медальон, представляющий изображение покойной княгини, оплакивает ее кончину. Сия статуя поставлена на подножии, на котором представлены в барельефе два ее сына, соорудившие эту гробницу в память их матери». Изображение этих двух сыновей «бриллиантового князя», Александра Борисовича и его брата Алексея, представляет их в виде двух героических фигур, высеченных в мраморе. Надпись на гробнице указывает и на время ее исполнения:
«Сей памятник воздвигнут княгине Елене Степановне Куракиной как почтенной, чадолюбивой и добродетельной матери любовью, почтением и благодарностью к ней двух ее сыновей князя Александра Борисовича и князя Алексея Борисовича Куракиных 1792 года». К этому же 1792 году относится и другое замечательное произведение Мартоса — надгробный памятник заводчику А. Ф. Турчанинову, умершему в 1787 году 83 лет[272]. Две бронзовые фигуры поддерживают бюст Турчанинова, стоящий на пьедестале, украшенном барельефами и гербом покойного. Прекрасная непринужденность движений и нежная грация стоящей женской фигуры характерны для Мартоса. Существует указание, что в 1787 году другому талантливому русскому скульптору Прокофьеву был также заказан надгробный памятник только что умершему Турчанинову[273], но надо полагать, что произведение это почему-либо не удовлетворило заказчиков. На том же Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры, недалеко от памятников Куракиной и Турчанинова, находится еще одно красивое произведение Мартоса — бронзовая статуя княгини Елизаветы Ивановны Гагариной (1773–1803), урожденной Балабиной, относящаяся к более позднему периоду деятельности художника[274]. Следует заметить, что работы Мартоса, несмотря на их выдающиеся достоинства — замечательное понимание форм и грации движений, — страдают некоторым классическим однообразием, столь понятным в последователе Кановы и ученике Менгса. «Cet artiste, — писал про Мартоса Реймерс, — dont les talents meritent d'ailleurs tant d'égards, se repete peut-etre quelques fois. II finit jusqu'a l'excés; son ouvrage prend ainsi un air léché et devient froid. Ce parfait poli de ses esquesses fait trop ressembler une production à un ornement de cabinet; cela flatte sans doute de grand nombre, mais ne satisfait pas le connoisseur»[275][276]. Так писал один из современников Мартоса, несколько строго относясь к талантливому скульптору.
Но не один Мартос украшал своими произведениями могилы умерших. Современник его, датский скульптор Dominique Rachette (1744–1809), почти всю свою жизнь проведший в России и переименованный у нас в Якова Ивановича, также оставил образцы своего таланта на одном из петербургских кладбищ. Находящийся в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры памятник канцлеру Безбородко — одна из замечательнейших работ Рашетта. Бронзовый бюст Безбородко стоит на мраморном пьедестале. У подножия его помещены две бронзовые фигуры гениев, один из них освещает светильником надпись, высвеченную под бюстом: «Родился 1744 года 17-го марта скончался 1799 года 6-го марта». Сзади фигуры гения лежит груда книг и виден петух. С другой стороны пьедестала стоит гений и одной рукой закрывает глаза, а другой опирается о колонну. Сзади бюста гений мира держит в левой руке масличную ветвь, а правой указывает на бюст Безбородко. Красивая группа эта была исполнена по рисунку друга Безбородко, известного Н. А. Львова, Рашеттом в 1801 году, и с нее была исполнена Саундерсом гравюра[277]; надпись, находящаяся на гравюре, объясняет аллегорию: «Скромные добродетели: Трудолюбие и Ревность (Lahore et Zelo), составляющие девиз герба светлейшего князя Безбородко, украшают и надгробный его монумент, и когда Трудолюбие светильник жизни представляет уже погасающим, тогда Ревность к службе отечества старается извлечь последнюю каплю елея, дабы возродить благотворное пламя. Между тем тихий гений мира, венчающий образ подвижника, показывает масличную ветвь, которою Великая Екатерина ознаменовала и важность дела и заслуги миротворителя».
