Старые мастера - [43]

Шрифт
Интервал

Я не сказал всего и останавливаюсь. Чтобы быть исчерпывающим, следовало бы рассмотреть один за другим каждый из элементов этого столь простого и столь сложного искусства. Следовало бы изучить палитру голландских художников, рассмотреть ее основу, ее средства, пределы и применение, понять и объяснить, почему она так бедна, почти одноцветна и в то же время так богата по результатам, обща всем и все же разнообразна; почему светлые тона в ней так редки и ограничены, а тени, наоборот, преобладают; каков простой закон такого освещения, противоречащего законам природы, особенно под открытым небом. И было бы интересно установить, сколько в этой добросовестной живописи содержится подлинного искусства и сколько комбинаций, преднамеренности и почти всегда хитроумных систем.

Затем нужно было бы изучить самую технику работы: умелое пользование кистью, исключительную аккуратность исполнения, применение гладких поверхностей, тонкость слоя красок, их лучистость и блеск, напоминающий блеск металла и драгоценных камней. Следовало бы узнать также, как эти замечательные художники разделяли процесс работы, писали ли они по светлому или темному грунту, вводили оттенки цвета по примеру примитивов прямо в краски или применяли лессировки.

Все эти вопросы, особенно последний, были предметом многих догадок, но никогда не были ни хорошо выяснены, ни разрешены.

Эти мои беглые заметки не являются ни глубоким исследованием, ни трактатом, ни, в особенности, систематическим курсом. Принятое представление о голландской живописи, кратко мною изложенное, совершенно достаточно для того, чтобы отличить эту школу от других. Точно так же и представление о голландском живописце, сидящем за своим мольбертом, верно и во всех отношениях выразительно. Видишь внимательного человека, немного сгорбившегося, с подготовленной наново палитрой, тонкими, чистыми кистями и прозрачным маслом. Он пишет в полумраке. Лицо его сосредоточено, рука осторожна. Он яростный враг пыли. Вероятно, все голландские живописцы в основном похожи на этот образ, который можно представить себе по картинам Герарда Дау или Мириса. Только они были, пожалуй, менее робки, чем это думают, и смеялись более беззаботно, чем предполагают. Да и как иначе мог проявиться их гений в атмосфере здоровых профессиональных традиций? Ван Гойен и Вейнантс еще в начале века установили некоторые законы живописи. Законы эти передавались от учителей ученикам, и в течение целого века они жили ими, не отклоняясь в сторону.

Вейвер

Несколько утомленный осмотром стольких холстов, восторгами и спорами с самим собою, я прошелся сегодня вечером по берегу Вейвера.

Придя еще на исходе дня, я оставался там допоздна. Это — своеобразное, уединенное место, печальное в поздний час для иностранца, который уже забыл о веселых годах юности. Представьте себе большой водоем менаду суровыми набережными и мрачными дворцами. Направо — пустынная, обсаженная деревьями аллея, а за нею — запертые особняки; налево — ушедший основанием в воду угрюмый Бинненхоф с кирпичным фасадом, шиферными крышами и с обликом, носящим неумирающий отпечаток прошлых веков, трагических воспоминаний. В нем чувствуется что-то неуловимое, присущее местам, овеянным историей. Вдали — шпиль собора, исчезающего из глаз к северу и уже охлажденного наступающей ночью; он словно нарисован легким мазком почти бесцветной краски. На. пруду — зеленеющий островок. Пара лебедей тихо плывет в тени берегов, оставляя за собой тонкие полосы. Над прудом в вечернем воздухе быстро и высоко носятся стрижи. Полная тишина, глубокий покой, забвение настоящего и прошлого. Ясные, но бесцветные отражения доходят до самой глубины сонных вод и в своей несколько мертвенной неподвижности кажутся какими-то воспоминаниями о былом, которые жизнь запечатлела в почти угасшей памяти.

Я глядел на музей Маурицхейс (Дом Морица), образующий южный угол Вейвера и замыкающий здесь безмолвную линию Винненхофа, адй кирпичный массив полон по вечерам особой грусти. То же молчание, тот же мрак, та же заброшенность словно окутывают пеленой призраки, заключенные во дворце штатгальтеров и в музее. Я размышлял о сокровищах Маурицхейса и о событиях, происходивших в Бинненхофе. Там — Рембрандт и Паулюс Поттер, здесь — Вильгельм Оранский, Барневельт, братья де Витт, Мориц Нассауский, Хейнсшос, все памятные имена. Прибавьте сюда еще воспоминания о Генеральных Штатах, об этом собрании, созванном страной в пределах своих границ, в которое вошли наиболее просвещенные, неусыпные, стойкие и героически настроенные граждане. Это был жизненный нерв, душа голландского народа. Она жила в этих стенах, обновлялась в них, оставаясь всегда неизменной, всегда постоянной. Здесь Штаты заседали в течение пятидесяти самых бурных для страны лет. Они устояли в борьбе с Испанией и Англией, диктовали условия Людовику XIV. Без них и Вильгельм, и Мориц, и великие пенсионарии были бы ничто.

Завтра утром, в десять часов, несколько паломников постучатся в двери музея. В это время ни одна душа не заглянет ни в Бинненхоф, ни на Бейтенхоф, и, думаю, никто не пойдет осматривать Рыцарский зал, где столько паутины, говорящей о полной заброшенности.


Еще от автора Эжен Фромантен
Доминик

Роман «Доминик» известного французского художника и писателя Эжена Фромантена (1820–1876) – тонкий психологический рассказ-исповедь героя, чья жизнь сломлена и опустошена всепоглощающей любовью к женщине, ставшей женой другого.


Одно лето в Сахаре

Книга представляет собой путевой дневник писателя, художника и искусствоведа Эжена Фромантена (1820–1876), адресованный другу. Автор описывает свое путешествие из Медеа в Лагуат. Для произведения характерно образное описание ландшафта, населенных пунктов и климатических условий Сахары.


Сахара и Сахель

В однотомник путевых дневников известного французского писателя, художника и искусствоведа Эжена Фромантена (1820–1876) вошли две его книги — «Одно лето в Сахаре» и «Год в Сахеле». Основной материал для своих книг Фромантен собрал в 1852–1853 гг., когда ему удалось побывать в тех районах Алжира, которые до него не посещал ни один художник-европеец. Литературное мастерство Фромантена, получившее у него на родине высокую оценку таких авторитетов, как Теофиль Готье и Жорж Санд, в не меньшей степени, чем его искусство живописца-ориенталиста, продолжателя традиций великого Эжена Делакруа, обеспечило ему видное место в культуре Франции прошлого столетия. Книга иллюстрирована репродукциями с картин и рисунков Э. Фромантена.


Рекомендуем почитать
Планета Триллафон по отношению к Плохому

Этот текст Уоллес написал где-то в 22 года и опубликовал в универском журнале. Текст целиком посвящен черной, гнетущей депрессии. Впрочем, здесь она другого рода, нежели в «Женщине».


Животный мир Италии

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Перечитывая друга…

Художественные впечатления от чтения «взрослых» повестей Виктора Драгунского.


Островитянин (Сон о Юхане Боргене)

Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.


Церковная музыка, старая и новая

Роман «Серапионовы братья» знаменитого немецкого писателя-романтика Э.Т.А. Гофмана (1776–1822) — цикл повествований, объединенный обрамляющей историей молодых литераторов — Серапионовых братьев. Невероятные события, вампиры, некроманты, загадочные красавицы оживают на страницах книги, которая вот уже более 70-и лет полностью не издавалась в русском переводе.Эссе о европейской церковной музыке в форме беседы Серапионовых братьев Теодора и Киприана.


Визит в Поднебесную

Эссе о стране, отделённой Великой стеной, на сорок веков замкнутой от внешнего мира, где исповедуют другие религии, где были другие исторические традиции и другое мировоззрение. Взгляд на происходящее с той стороны стены, где иная культура и другой образ мышления. Отличаются ли системы ценностей Запада и Востока?