Старые мастера - [10]

Веншос был незаурядным человеком. Правда, без Рубенса вряд ли ему удалось бы сохранить тот ореол, каким он окружен в истории. Но, во всяком случае, исходящее на него от его ученика сияние озаряет личность благородную и величавую, личность высокой культуры, художника искусного и подчас даже оригинального благодаря разносторонности проявляемых им знаний и естественности его таланта — настолько его блестящее образование стало неотъемлемой частью его натуры. Словом, как человек и как художник он получил одинаково совершенное воспитание. Он посетил Флоренцию, Рим, Венецию и Парму. Но в последних трех городах он, без сомнения, пробыл дольше всего. Римлянин по своей скрупулезности, венецианец по своим вкусам, он был особенно тесно связан с Пармой в силу того внутреннего сродства, которое проявляется сравнительно редко, но зато более глубоко и непосредственно. В Риме и Венеции Веншос нашел две не имеющие себе равных школы, в Парме же — всего лишь одинокого творца, без связей, не обладавшего собственной теорией, не претендовавшего на звание учителя. Не питал ли он в силу этих различий большее уважение к Рафаэлю, более пылкие чувства к Веронезе и Тициану, но особо глубокую нежность — к Корреджо? Видимо, это так. Удачные композиции Веншоса несколько банальны, довольно бессодержательны и редко блещут фантазией. Изящество, которым он был обязан как самому себе, так и своей близости к лучшему обществу и лучшим мастерам, неустойчивость убеждений и вкусов, безличность колорита, лишенные естественности и стиля драпировки, невыразительные головы, винно-красные, но довольно холодные тона — все это, вместе со свойственной художнику благопристойностью, производит впечатление ума развитого, но посредственного. Вениюса можно представить превосходным учителем, дающим отличные уроки, но эти уроки не подтверждаются его собственной жив описью. И все же живопись Веншоса намного лучше, чем кажется на первый взгляд. В подтверждение назову его «Мистическое обручение св. Екатерины», полотно, висящее в Брюссельском музее над «Поклонением волхвов» Рубенса, с правой стороны.

Эта картина сильно поразила меня. Она относится к 1589 году и вся напоена соками Италии, которые глубоко впитал в себя художник. Вениюсу было тогда тридцать три года. Вернувшись на родину, он занял выдающееся положение как архитектор и живописец Александра Пармского. От его семейного портрета, находящегося в Лувре и относящегося к 1584 году, до «Мистического обручения св. Екатерины», то есть за пятилетний промежуток, он сделал огромный шаг вперед. Можно подумать, что итальянские воспоминания дремали в нем, пока он находился в Льеже, при князе-епископе, и пробудились, лишь при дворе Фарнезе. Эта картина — лучший и изумительный итог полученных им уроков. Она интересна тем, что выявляет особенности самого Вениюса среди множества разных влияний, показывает направление его природных склонностей и, более отчетливо вскрывая источники его вдохновения, уясняет, к чему именно он стремился. Не стану описывать вам эту картину. Однако она кажется мне заслуживающей внимания, и я воспроизведу беглые заметки из моей записной книжки на эту тему.

«Больше богатства и гибкости, римского элемента меньше, хотя на первый взгляд общий тон — римский. В нежности типов, прихотливой смятости тканей, некоторой манерности рук ощущается Корреджо, воспринятый через Рафаэля. Ангелы в небе образуют красивое пятно. Темно-желтая в полутени драпировка напоминает тент с глубокими складками, наброшенный на ветви деревьев. Христос обаятелен, молодая, миниатюрная св. Елизавета восхитительна. Опущенный взор, детски целомудренный профиль, красивая, хорошо посаженная шея, непорочный облик рафаэлевских мадонн, очеловеченный под влиянием Корреджо и собственного ярко выраженного чувства. Белокурые волосы, почти сливающиеся с белизной тела, бело-серые тона одежды, незаметно переходящие один в другой, краски, то нюансированные, то звучащие в полную силу, то сливаются, то образуют контрасты, весьма прихотливо следуя новым законам и собственной фантазии автора. Это чистая итальянская кровь, перелитая в жилы, способные претворить ее в новую кровь. Все это подготовляет Рубенса, возвещает его, подводит к нему вплотную».

«Несомненно, что „Мистическое обручение св. Екатерины“ могло озарить и толкнуть вперед этот тонкий ум и этот пылкий темперамент. Основные элементы, композиция, расположение пятен — итальянского происхождения. Светотень здесь смягчена и более изменчива; желтый цвет — уже не тот, который присущ Тинторетто, хотя и был создан первоначально им. Перламутр тел — тоже не тот, что у Корреджо, хотя столь же сочный. Кожа менее плотная, тело более холодное, грация более женственная, носящая скорее местный характер. Фон чисто итальянский, но в нем исчезла знойность. Гамма рыжеватых тонов уступила место гамме зеленых. Более причудливое размещение теней. Свет более рассеянный и не столь строго подчиненный узору форм. Вот как Веншос претворил в себе итальянские воспоминания. Это была очень слабая попытка акклиматизации, но все же она налицо. Семь лет спустя, в 1596 году, Рубенс, для которого Ничто не проходило бесследно, вступив в Мастерскую Вениюса, нашел там образец весьма эклектической живописи, едва начавшей освобождаться от влияний. Большего ожидать от Вениюса было нечего. Но и этого оказалось достаточно, чтобы в творениях Рубенса сохранился если не глубокий отпечаток, то, во всяком случае, след морального влияния его учителя».