Старые друзья - [30]

— Помню.

— Тогда слушай дальше. Когда выписался из госпиталя и еще на костылях ходил, встретил Лыкова, привет, как здоровье и прочее. А потом глаза сощурил, пенсне

снял и протер — он тогда, если помнишь, пенсне носил, подражал шефу — и по-дружески так, с улыбочкой: «Политически вредные, незрелые письма пишете, Иван Кузьмич, оч-чень не советую, оч-чень!» Я хотел его послать подальше, но сдержался, и, наверное, правильно сделал, кое-что до нас и тогда доходило… Ладно, пес с ним, сейчас он мне в совете полезен, и очень существенно. Но то, что сказал тебе, — запомни, на рожон не лезь, не подкидывай Лыкову материала.

— О чем?

— Ты, я слышал от участкового, врезал кому-то — вот Лыкову и материальчик; не на одном, так на другом подловит, кто из нас без греха… Уверен, уже на ближайшем собрании облает, готовься.

— А его только первая группа поддержит.

— Какая первая? — не понял Медведев.

— А я наших ветеранов делю на три основные группы. Первая — твердолобые мастодонты, благополучные, они о генералиссимусе или хорошо, или ничего. Вторая — люди мыслящие плюс те, кого он послал лес валить да каналы рыть; а третьи — в идейном, как говорят, вакууме, толкуют в основном о пенсиях, льготах и безобразиях в торговле водкой.

— Похоже, — подумав, согласился Медведев. — Хотя и там, и здесь имеются люди вполне порядочные.

— Иван Кузьмич, дорогой, — сказал я, — а кто в наше время порядочный? Никому подлости не сделал, ни кого на службе не подсидел, упавшего не добивал, жену друга не соблазнял — порядочный! Смешно! А ведь и таких немного найдется, слишком долго жили-были во лжи и фальши, научились врать, воровать и, не стыдясь, друг другу в глаза смотреть… Знаем, что вор, жулик, дачу и машину неизвестно за какие деньги купил — а руку подаем… В Древнем Риме жил и мыслил философ Сенека, ТОТ самый, который на свою голову воспитал кровавого Нерона. А вокруг каждого диктатора — это закон, Кузьмич! — как грибы вырастают подонки, доносчики, предатели и просто сволочи, без совести и чести. И Сенека написал о своем времени: «Что были пороки, то стали нравы». Точно и умно! Можешь себе представить, чтобы Пушкин или Чехов за царя-батюшку стихи-рассказы писали и требовали дать ему литературную премию, как это было при почти что великом Брежневе? Или чтобы Толстой и Достоевский, не прочитав книгу собрата-писателя, требовали за эту книгу изгнать его из своих рядов? Главное — не прочитав, а только из стремления угодить властям, Показать свою преданность. А наши — дружно изгнали, а сегодня не моргнув глазом столь же дружно восторгаются и самим Пастернаком, и «Доктором Живаго». Да мы смысл слова «порядочность» забыли! Величайший и гениальный не только миллионы людей погубил, он и живым души растлил-испохабил, для него честь и совесть были крамолой, с корнем их, с корнем!

— Ну ты даешь, — Медведев покачал головой, — меня, надеюсь, ты в мастодонты не записал, но и при Сталине было немало хорошего. Не все доносили, не все добивали и предавали. Вспомни фронтовых товарищей и не оскорбляй их своим обобщением, не посягай на святое, Антоныч.

— Извини, Кузьмич, может и переборщил, — согласился я. — На святое не посягаю, фронтовых товарищей чту и Пелагей Федора Абрамова, что вместо трактора в плуг впрягались, и всех тех, кто страну спасал. Было и при Сталине хорошее, не всех он растлил, не всех рабами сделал, не все сапоги ему лизали.

— В том-то и дело, если б все — то хоть пулю в лоб… Ладно, хватит о нем, и так сердце щемит. И, рядовой Аникин, считай, что приказ: с Алексеем Фомичом на сию щепетильную тему помалкивай, его не переубедишь. А уж кто порядочней! Нет, Гриша, все-таки порядочные люди были и остались. Хотя согласен, в те времена гражданское мужество было явлением куда более редким, чем военное…

— Тоже закон, товарищ полковник! Делать доброе дело, когда это безопасно, может всякий, а вот когда это опасно… Читал, как Петр Леонидович Капица пытался посаженных физиков спасать? Или, к примеру, твое письмо…

Медведев поморщился.

— Ладно, вот тебе более свежий пример, Мишка-пушкинист рассказывал, только не ручался, быль или легенда… Я собирался тебе пересказать, когда мы деньги на памятник Василию Теркину переводили, но обстановка была не та. История такая. У Твардовского созревал

юбилей, друзья шутили, что пора сверлить дырочку для Золотой Звезды, а как раз в это время Александр Трифоныч воевал с властями за одного несправедливо осужденного, фамилию забыл: письма писал, пробивался к большому начальству и прочее. А ведь членом ЦК был.

Конечно, за такое поведение вообще можно было юбилей зажать, но все-таки великий народный поэт, не очень удобно зажимать — дали орден. И вот, вручая Твардовскому этот орден, вручавший, не помню кто, сказал: «Сам виноват, что только орден, не ввязался бы в историю с

этим, получил бы Героя». И Твардовский с ходу ответил: «Первый раз в жизни слышу, чтобы Героя давали за трусость». Быль, небыль, а как сказано, а?

— Хорошо сказано, — кивнул Медведев, — так бы и Василий Теркин ответил… Гриша, а твой приятель Василий Трофимов давно не объявлялся?

— А мы с ним сегодня Птичку встречали.