Старые друзья - [43]
С т р у г о в. Приведу. (Уходит.)
М и х а й л о в. Несчастье с этой волей! Верно! До этого злосчастного манифеста жизнь была содержательной, интересной и спокойной. Я переводил своего любимого Гейне и писал стихи. Я много ездил по России и писал про виденное. У меня не большой талант, но я старался восполнить малость его трудом. Я делал все, что мог, и ни разу не солгал в искусстве. У меня такие друзья, что мне может позавидовать каждый, — вы, Некрасов, Добролюбов. И Герцен — он далеко от России, но я вижусь с ним каждый год. И все это может кончиться в один день…
Ч е р н ы ш е в с к и й. Мне не нравится этот разговор, Михайлов! Разве может русский литератор уйти в сторону в такой момент, когда решаются судьбы народа. (С горечью.) Вы не написали прокламацию?!
М и х а й л о в. Не сердитесь за это лирическое отступление! (Достает из кармана бумагу, дает ее Чернышевскому.) Вот вам моя рука, я пойду за вами!
Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Не за мной, а со мной! Мы пойдем вместе. Я верю, что революционное дело будет для вас не долгом, а естественным и необходимым, Как дыхание. (Читает прокламацию.)
Михайлов ходит по комнате.
Прекрасно — это писал поэт и гражданин. Это именно то, что нужно сейчас нашей молодежи. Убежден — ваши горячие слова упадут на благодатную почву. Это лучшее ваше произведение!
М и х а й л о в (улыбнувшись). Жаль, что останется анонимным и я не пожну славу.
Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбнувшись). Будем молить бога, чтобы автор этого произведения остался неизвестным! Вы, надеюсь, его никому не показывали?
М и х а й л о в. Никому… Только Костомарову!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем?
М и х а й л о в. Неужели вы его подозреваете? Он — чудный парень, поэт. Поэт не может быть скверным человеком.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Добрый вы дядя…
М и х а й л о в. Доброта раньше не считалась недостатком.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, доброта — это добродетель, а порок — подозрительность. Уродливо и противоестественно таиться ото всех, даже от любимой женщины. Но мы, увы, живем при уродливом строе! Стыдно подозревать Костомарова; наверно, он милый и порядочный человек. Но, пожалуй, не стоило показывать ему прокламацию.
М и х а й л о в. Таиться от Костомарова бессмысленно. Ведь он же повезет прокламацию в Москву в тайную типографию.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы это твердо решили? А может, лучше связаться с Герценом и напечатать в его типографии? Это фирма надежная.
М и х а й л о в. Но она в Лондоне! Сколько мы потеряем времени!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы правы — дорого яичко ко Христову дню!
М и х а й л о в. Они сделают быстро. В типографии работают десятки студентов.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вот это смущает меня больше всего! Предположим — среди них не окажется ни одного негодяя. Но болтун может найтись! А один болтун может погубить все!
М и х а й л о в. А как можно в нашем деле без риска?! Рискнем! Ваша прокламация готова?!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Готова.
М и х а й л о в. Я передам ее Костомарову и завтра же отправлю его в Москву. Давайте, давайте. Я оптимист и верю: наше опасное предприятие завершится успешно.
Чернышевский отпирает секретер, достает бумагу и передает ее Михайлову.
(Читает, разбирая с трудом.) Барским крестьянам от их… ну и почерк у вас… дальше ничего не разберу…
Ч е р н ы ш е в с к и й. От их доброжелателей…
М и х а й л о в. Вашу прокламацию нельзя посылать ни в Лондон, ни в Москву, никто ничего не разберет. Ее надо переписать. Диктуйте, я буду переписывать.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Дудки! Это пахнет самопожертвованием. Я не согласен прятаться за вашей спиной.
М и х а й л о в. Все равно вам не обойтись без переписчика. Более надежного, чем я, вам не найти.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы — благородный человек!
М и х а й л о в. Я просто здраво рассуждаю. Предположим — наше дело провалится. Не все ли равно — отвечать мне за одну прокламацию или за обе?! Диктуйте!
Ч е р н ы ш е в с к и й (диктует). «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Хорошее слово «булга» надо вставить.
1861 год. Казань.
Комната полицейского управления. За столом — генерал-майор К о р я г и н, д е ж у р н ы й о ф и ц е р. Перед столом — крестьянин К о л е с н и к о в.
К о р я г и н. Фамилия?
К о л е с н и к о в. Нет у меня фамилии.
К о р я г и н. Как это нет фамилии?
К о л е с н и к о в. Зовут Степаном, по отцу Иваном, кличут Колесом. Зачем мужику фамилия?
К о р я г и н. Какой волости?
К о л е с н и к о в. Мы не из волости, а из деревни. Волость — это власть.
К о р я г и н. А ты власть не признаешь?
К о л е с н и к о в. Мужику земля нужна. Зачем мужику власть?
К о р я г и н. Признаешь, когда выпорют.
К о л е с н и к о в. Пороли, да отступились. Сколько об меня розог наломано — целую рощу извели. И ты меня не запугаешь!
К о р я г и н. Дурак! Как ты смеешь мне «ты» говорить?
К о л е с н и к о в. Да ведь ты один со мной говоришь, он все пишет. И тоже мне «ты» говоришь.
К о р я г и н. Ты пьян, что ли?
К о л е с н и к о в. А ты мне подносил? И не пью я водочку, зачем самому себя дураком делать.
К о р я г и н. Ты забываешь, скотина, я начальник, а ты подчиненный.