Стартует мужество - [43]

Первый сбитый

Полеты на Сторожевое стали для нас привычными. Поэтому мы, хорошо зная маршрут, предварительно занимались только изучением целей.

В тот день все шло, как обычно. В шестнадцать часов мы вслед за штурмовиками поднялись в воздух. Внизу поплыла знакомая местность. Показался Дон. Наша переправа притоплена, чтобы в светлое время ее не обнаружил противник. Здесь всегда неспокойно. И сейчас на берегу рвутся вражеские снаряды.

Вот и Сторожевое. Трассы неприятельских зениток, кажется, распарывают воздух. Внизу и по сторонам рвутся снаряды. Не обращая на них внимания, штурмовики делают первый заход, второй, третий… Сбросив бомбы и израсходовав снаряды, они разворачиваются и, перестроившись в «клин», берут курс на свой аэродром.

Но один из «илов» задержался над целью и делает новый заход. Видимо, у него еще остались снаряды. Как раз в это время в воздухе появились три «мессершмитта» и устремились к одинокому штурмовику.

Полупереворотом вправо я вывожу машину на пересекающийся курс и даю заградительную очередь. Отказавшись от первоначального намерения, «мессеры» бросаются на меня. Обстановка невыгодная. Но я рад, что штурмовик теперь вне опасности, и вступаю в неравный бой.

Уверенные в своей победе, фашисты атакуют меня с разных направлений. Трассы их пулеметных очередей проносятся рядом. Используя преимущество в скорости, они повторяют заход за заходом и ведут огонь с ближних дистанций. Маневрируя, ищу удобный случай атаковать.

Вот один из «мессеров» несется мне навстречу. Выпущенная им короткая очередь попадает в мотор моего истребителя под острым углом и только вспарывает капот. В этот момент и я, поймав фашиста в прицел, нажимаю на гашетку. Слышен сухой треск пулеметов. «Мессершмитт» делает крутую горку, но в верхней точке теряет скорость и, перевалившись через крыло, штопором идет к земле.

 — Победа! Победа! — кричу от радости, провожая взглядом падающий самолет.

Торжествуя, я забыл, что фашистов было трое, и дорого поплатился. Пулеметная очередь, выпущенная другим «мессером», угодила в мою машину. В кабине блеснул огонек, по ногам хлестнули осколки разбитых приборов. Две разрывные пули попали в прицел и приборную доску, третья — бронебойная — оторвала у моего шлемофона левый наушник.

Почти инстинктивно сваливаю истребитель на крыло и имитирую падение. Винт, сделав несколько оборотов, останавливается. Земля приближается с огромной скоростью. Но машина хорошо слушается рулей. Выполняю еще виток и, вырвав самолет из штопора, иду на посадку. Сажусь в поле на аварийно выпущенные шасси. Только после приземления замечаю, что в двадцати шагах от меня глубокий овраг, заросший бурьяном.

Решив, что я сбит, фашисты прекратили меня преследовать и ушли за линию фронта. Надо мной не было ни одного самолета. С запада доносились раскаты артиллерийской стрельбы. Я достал индивидуальный пакет и перевязал себе ногу, в которую попало несколько мелких осколков разрывных пуль.

 — Фрицу капут! — весело сказал подъехавший на подводе колхозник. — Я весь бой видел от начала до конца. Что, ранен?

 — Немного задело.

Вскоре подошли еще несколько колхозников и председатель. Они помогли мне замаскировать самолет и выставили возле него охрану.

Когда мы добрались до деревни, уже стемнело. Председатель пригласил поужинать. Хата моментально наполнилась людьми. Со всех сторон посыпались вопросы.

 — Дайте человеку поесть, — вмешался хозяин. — По себе знаю, как после боя хочется есть. Бывало, в гражданскую, сходишь в атаку, кажется, барана на обед не хватит. Вот поест — тогда и поговорим.

Вопросы задавали мне самые неожиданные, но больше о положении на фронтах. Я едва успевал отвечать.

Седобородый старик, глядя на меня в упор, строго спросил:

 — Что ж, и дальше будете отступать? Немец Украину занял, к Дону подошел. Пора бы остановить его, дальше пускать нельзя.

Больно было слышать эти горькие слова. Но что я мог ответить? Я не сомневался, что врага остановим. Так и сказал колхозникам. Они тоже в это верили.

Переночевав, я позавтракал, поблагодарил хозяев за гостеприимство и отправился в соседнее село, где стояла санитарная авиаэскадрилья. Оттуда на По-2 меня доставили на наш аэродром.

Хотя возвращение мое было далеко не триумфальное, встретили меня хорошо. Младший лейтенант Степанов — летчик-штурмовик, которого я прикрыл от трех вражеских истребителей, — от всей души благодарил за выручку. Комиссар поздравил меня с открытием боевого счета.

 — Надеюсь, — сказал он, — эта победа не последняя. А то, что самого сбили — наперед наука, недаром говорится: за битого двух небитых дают… — И, помолчав, добавил: — За товарищескую выручку в бою объявляю вам благодарность.

 — Служу Советскому Союзу!

 — Мы с командиром решили передать тебе самолет штурмана полка.

От этих слов комиссара я совсем повеселел.

Когда я вернулся в свою землянку, Лавинский попытался меня уязвить:

 — «Безлошадник» пришел.

В другое время я, может быть, и не сдержался. Но сегодня мне не захотелось связываться с этим неприятным человеком. Ему ответили за меня другие летчики. Кудинов, усмехаясь, сказал:

 — Кто летает, того и сбить могут, а кто в землянке отсиживается, того и сбивать некому.