Старший камеры № 75 - [30]

Я работаю в сфере бытового обслуживания. Поднимаюсь на пятый этаж. Звоню опять. Дверь открывает седовласая женщина… Прохожу в коридор, показываю образцы.

— Ох, молодой человек, как давно вы не ходили.

Наконец я открою сегодняшний счет.

Прохожу в комнату. Скромная обстановка жилища одинокого старого человека. Вот он — предел, после которого человеку остается только память.

Старуха приглашает меня во вторую комнату. Прохожу в помещение, больше похожее на кладовку, чем на комнату. Красные плюшевые шторы на окнах. Такая же плюшевая скатерть на столе…

Грубо сработанные старые шкаф и сервант.

— Молодой человек, — старуха держит в руках пожелтевшую фотографию, — я бы хотела увеличить фотографию своего мужа.

Беру снимок в руки.

На снимке изображен человек в форме офицера царской армии.

Молчу, знаю, что человека нет в живых.

— Он перешел на сторону революции… А уже перед войной его забрали и… — она безнадежно махнула рукой.

Все ясно. Опять Сталин. Что же это было, если не террор и геноцид по отношению к «свободному» народу?!

Записываю на обороте фотографии адрес старухи и выхожу из квартиры.

Опять гудят ноги!.. Идет коммивояжер.

Очередная квартира… Молодая мама очень желает заказать цветной фотопортрет, но у нее нет фотографии ребенка.

Открываю сумку… достаю старенький «Зенит», прикрепляю вспышку.

— Хотите голенького?.. Лежа?..

Мама не знает, как лучше. Она знает только одно: ей хочется портрет… Хочется увековечить свое чадо.

Мне нравится фотографировать маленьких детей. Я вижу в них обмытые дождем зеленые яблоки, которых еще не коснулась червоточина.

Я люблю к ним прикасаться. От прикосновения к их телам у меня пропадает ощущение бренности жизни.

Подходит время обеда. Я доволен. У меня есть восемь заказов. Правда, ноги у меня болят, но это не беда. Похуже то, что после рабочего дня в моей голове образовывается пустота и начисто пропадает желание разговаривать. Вот только эта профессио нальная фраза: «Здравствуйте, мы из быткомбината». Иду по дороге и без надобности шепотом ее выговариваю.

— Н-н-н-ничего, так и должно быть, — успокаиваю я себя, — ведь я — коммивояжер.

У меня в кармане всегда есть деньги. Это подозрительно и непривычно для окружающих. Это обстоятельство необходимо скрывать. Когда у российского мужчины в кармане скапливается больше пяти рублей, это уже должно настораживать. Семья — ячейка государства, а разбазаривать государственные деньги не положено! Ну а если говорить серьезно, причина элементарно простая — мизерные заработки. И еще: наши мужчины смирились с тем, что их считают потенциальными пьяницами. Двух этих факторов вполне достаточно, чтобы приличные деньги водились только в снах. Что касается чековых книжек, привычных во всем мире, я считаю такую рекламу на экранах наших телевизоров издевательством над многомиллионным народом!

У меня обед. Я устало бреду среди похожих друг на друга, как близнецы, домов в надежде отыскать закусочное заведение.

Ресторанов в рабочих кварталах, как правило, нет. Остается только отыскать столовую или кафетерий. Наконец, через двадцать минут тщательных поисков, вижу стандартный дом, на первом этаже которого висит изъеденная ржавчиной вывеска:

«Столовая № 7».

В зале не раздеваются. Стоит зловонный залах подгоревшей пищи. Толпятся люди в рабочей одежде.

Я занимаю очередь и еще через полчаса получаю кровавокрасный свекольник и шницель с вермишелью, слипшейся в один комок.

Еще я беру горячий чай. Горячий чай, что может быть лучше, особенно если делаешь ставку только на него.

Я проглатываю обед и ощущаю, как он чугунной болванкой оседает в моем желудке. Остается только закурить. Но в процессе рабочего дня я никогда не курю.

Поиски столовой и сам обед заняли у меня больше часа. Интересно, как выкручиваются рабочие? Впрочем, у них не зарплата, а зря плата — вспомнил и успокоился.

После обеда ужасно не хочется работать. Мучительно пропускать через себя весь психологический процесс набора. Но стоит начать, все пройдет буквально через несколько минут. Ура! Прошло!.. Я собираю волю в кулак и направляюсь в микрорайон продолжать работу.

Тяжесть в желудке не проходит. В этом нет ничего удивительного. Когда я представляю, что творится в моей утробе после попадания туда хлебного шницеля, сгустка вермишели и кислого свекольника, я успокаиваюсь. Все так и должно быть.

Нажимаю кнопку звонка. Дверь не открывают. За дверью детский смех. Хочу уйти, но привычка доводить дело до конца удерживает. Открывается дверь… О господи!!! Огромная овчарка, открыв пасть, прыгает на меня. Я едва успеваю отскочить от двери. Овчарку удерживает ремешок, конец которого привязан к чему-то в коридоре. Ее зубы щелкнули, едва не коснувшись моего носа. Что это?.. Ага… Все ясно! Родителей нет, а дети резвятся. Впрочем, такое уже было. Ведь я — коммивояжер. Зарабатываю деньги самым легким способом на свете.

Я сдерживаю нервную дрожь и поднимаюсь этажом выше. В квартире, куда я попадаю, хозяйничает ярко накрашенная жен щина лет тридцати.

Необходимо сфотографировать ребенка. Она наряжает трехлетнего малыша с круглыми, как у тюлененка, глазами в полосатый костюмчик и садит на диван. Малыш боится, она его успокаивает: