Старший брат царя. Книга 1 - [14]

— Какие лесовики! Что в кафтане — знакомец мой, Мокруша, царев кат. Полста плетей отсчитал мне. А тот на коне... Страшно сказать!

Седой подтвердил:

— Он самый, государь! Чинил суд и расправу.

Маленький так и присел:— Он! Сам?! Вот те и на!

За лесовиками сошлись кусты...

Немного позднее на поляну прискакал Прокофий с холопами. Увидел лишь помятую траву, следы коней, ошметки крови да обрывки веревок. Даниила нигде не было. Облазили округу, заехали к пасечнику Сургуну. Сухощавый седой старик в длинной белой рубахе возился с колодами. Увидал боярина, бегом побежал, хмельного пива поднес, холопам — кваса с ледника. Христом Богом клялся — никого не видел, ничего не слышал. Для порядка обыскали пасеку, землянку, сараи. Уехали, забрав бадейку меда.

Прокофий шум поднимать не стал. Объявил сестре и зятю, что пропал их сын Даниил. Может, на разбойников наткнулся, а может, с диким зверем повстречался не в урочный час. Всякое бывает. Насчет царского гнева не обмолвился, да и не знал толком, за что разгневался государь. Отслужили панихиду по вновь преставившемуся, поплакали, поминки устроили.

Так и сгинул жилец государев Даниил Патриков.

17

В тот день, 16 июня 1552 года, великий князь Московский, царь всея Руси Иоанн Четвертый Васильевич присутствовал на молебне в Успенском соборе; получил благословение митрополита Макария, в Архангельском соборе поклонился праху предков своих, а затем уж перед всем двором простился с государыней Анастасией. Иван поручил царице делать добрые дела всякие: ежели посчитает нужным — пусть освобождает виновных из-под опалы царской, открывает двери темниц и всякие другие богоугодные дела совершает во имя победы над агарянами казанскими.

Сопровождаемый звоном колоколов и добрыми пожеланиями, Иван выступил в поход во главе воинства московского под личным стягом с образом Спасителя, а на верху древка — крест, который был у великого князя Дмитрия на Дону. За Москворечьем пересел с разукрашенного коня в легкую колымагу и велел кликнуть Алексея Адашева, окольничего.

Адашев, осадив коня близ колымаги, спешился. Иван, слегка подвинувшись на пуховых подушках, пригласил его в колымагу. Окольничий не осмелился сесть рядом, а примостился в ногах государя, неприметный в своей серой однорядке. Лет ему было под тридцать, спокойная уверенность отражалась на его лице, на вопросы отвечал без торопливости.

— Челобитей богато? — спросил Иван.

— Богато, государь. Приказных подьячих учу по челобитным миром кончать — не ко времени сей день свары заводить. И еще согласия прошу: ответчикам и просителям, кои в войска идут, твоим именем объявлять суд Божий — неправых покарает Господь десницей Своей на поле брани; после дела казанского правого видно будет. Предвижу — убавится челобитных.

Иван усмехнулся:

— Сие мудро! Согласие даю. Однако ж многим не но шерсти будет... Как воеводы? Не грызутся втайне?

— Бог миловал. Все знают свои места по твоей росписи... Из Углича прибежал вестник со словами боярина Морозова: два добрых сруба церковных заготовили из угличской сосны, да полтора десятка башенных срубов дубовых для «Тарасов» подвижных. На баржи грузить начали. Из Рязани уже вышли баржи с хлебом. Из Свияжска протопоп Тимофей грамоту прислал. Отписывает: твое слово, государь, и поучение святейшего митрополита Макария укрепили дух воевод и воинов. Привезенная освященная вода московская исцеляет цингой заболевших. Опять же, отец Тимофей именем Всевышнего принудил всех вместо речной воды пить клюквенные и хвойные отвары на воде из святого источника, сие зело больным помогает, ежели с молитвой...

На каждый вопрос государя готовый ответ: и пушечный наряд, и зелье огненное, и обиход простого воя - портянки или чеботы — обо всем видна забота, радение. Радуется Иван толковому помощнику в делах больших и малых. Радуется и замечает: со слов окольничего все деяния исходят от него, от государя. Ладно ли сие? А Андрей Адашев продолжает:

— ...Муромские и арзамасские воеводы по твоему указу заготовили десять тысяч саженных кольев заостренных и вяжут из них двухсаженные плетни. А еще доплетают пять тысяч корзин ивовых...

— Не давал я такого указа! — высказал сомнение Иван. — Корзины на кой ляд?

— Прощения прошу, государь. Был твой указ на это, — не растерялся окольничий. — В ту пору, государь, ты о прошлом походе на Казань сказывал. Много-де наших полегло под стенами от стрел агарян поганых. Ты тогда добро сказал: ежели близ стен казанских насыпь сделать, землю корзинами таскать, а на насыпи щиты из кольев...

— Было, было такое, про гуляй-город тогда разговор шел, — вспомнил Иван и про себя отметил: «Во память какая!» Вслух спросил: — А кто ивовые прутья да ореховые для туров готовит?

— Свяжские воеводы. У них там ивовые и ореховые заросли на версты.

— Исполать, Алексей сын Федора! Быть тебе головою действ хитростных против твердыни казанской!

— Благодарствую, государь, живота не пожалею! Однако главою все ж князя ставь, а меня его товарищем.

— У князей-воевод свои заботы. А у нас теперь, слава богу, не но знатности во главу ставим...

...Так за делами воинскими и большими государственными время незаметно прошло, прибыли в село Коломенское. Отобедали тут, отдохнули и дальше тронулись. Теперь государь в колымаге своей вел душеспасительную беседу с протопопом Андреем, походным духовником своим.