Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века - [17]

Чарли считал, что обязан во что бы то ни стало сдерживать свои чувства, и в дальнейшем требовал такого же поведения от своих детей, причем с самого раннего возраста. Мэйлин, младшая из трех сестер Сун, вспоминала: когда она была маленькой, отец часто повторял детям, что они «не должны выказывать свои чувства, и сам презирал чувствительность». Когда ее старший брат впервые уезжал из дома, поступив в закрытую школу, Мэйлин «расплакалась навзрыд». Заметив, что отец «вдруг стал строгим и суровым», девочка умолкла и постаралась унять рыдания. После этого случая Мэйлин редко давала волю слезам. «С тех пор как я выросла, я плакала всего несколько раз», – писала она[72].

Чарли обожал Америку, несмотря на все огорчения, которые ему пришлось там пережить. Он стремился дать всем своим детям американское образование. Это стало его важнейшей задачей и побудило сколотить состояние. Как только у Чарли появились деньги, большая их часть была потрачена на обучение детей. Три дочери Чарли учились в Америке, Мэйлин была совсем ребенком, когда на долгие десять лет отправилась туда. И самое удивительное: девочки жили там одни, за ними не присматривал никто из взрослых родственников. Этот факт свидетельствует о полном, безоговорочном доверии Чарли к американцам и методистской общине.

Чарли всегда производил впечатление «очень общительного, разговорчивого и веселого» человека, поэтому некоторые его товарищи, американские студенты, считали его легкомысленным и поверхностным, они с трудом верили, что «в его голову приходят серьезные мысли»[73]. Однако самое серьезное намерение Чарли уже сформировалось: он принял решение сделать все, чтобы его родина стала такой же, как Америка, которую китайцы называли «Мэйго» – «прекрасная страна». В конце 1885 года он уехал из любимой Америки в Шанхай.

К тому времени многонациональный Шанхай уже входил в число наиболее эффектных городов мира. Расположенный в дельте реки Янцзы, самой длинной реки Китая, этот город всего несколько десятилетий назад представлял собой болотистую низину. Однако маньчжурское правительство разрешило западным предпринимателям застраивать территорию, и теперь капитальные здания в европейском стиле соседствовали с хлипкими бамбуковыми лачугами, широкие мощеные улицы перемежались грязными переулками, изрытыми колеями от ручных тачек, а рисовые поля вытеснялись парковыми зонами. У набережной под неусыпным надзором небоскребов качались на волнах сампаны[74], создавая будоражившую воображение панораму жизненной силы большого города.

Доктор Аллен, глава миссии Южной методистской церкви, считал Шанхай своим домом и всю свою жизнь посвятил тому, чтобы привнести западную культуру на китайскую землю. Он одним из первых проложил путь современному образованию в древнюю империю. Человек внушительного роста, с длинной густой бородой, доктор Аллен пользовался репутацией выдающегося ученого как среди китайцев, так и в западном мире, его в равной степени высоко уважали и в интеллектуальных кругах, и при маньчжурском дворе. Незадолго до приезда Чарли доктор Аллен основал в Шанхае передовой Англо-китайский мужской колледж, и Чарли надеялся, что будет преподавать в нем.

Аллен расценил намерения Чарли как чрезмерно амбициозные и даже абсурдные, поскольку тот не знал письменного китайского языка. В переписке с епископом Мактайром Аллен даже не старался скрыть свое пренебрежение: «Юноши и молодые люди в нашем Англо-китайском колледже намного превосходят его, наиболее успевающие из них прекрасно владеют и английским, и китайским языками… А Суну никогда не стать знатоком китайского, в лучшем случае он будет всего лишь денационализированным китаёзой, недовольным и несчастным, если не устроить его и не платить ему гораздо больше, чем он заслуживает, – следовательно, я не найду ни в ком из наших братьев готовности принять его»[75].

Аллен отмахнулся от Чарли и отослал его из Шанхая в городок Куньшань, где Чарли причислили к категории «пастор – выходец из местных». По этой причине ему платили существенно меньше, чем миссионерам-иностранцам. Чарли почувствовал себя глубоко оскорбленным. Однако свое возмущение он изливал лишь в письмах к мисс Энни и всячески подавлял в себе порывы оспорить решение доктора Аллена[76].

Глава местной миссии, судя по всему, тоже захотел приструнить Чарли. Он не разрешил ему взять отпуск, чтобы проведать родных. На этот раз возмущенный Чарли принялся отстаивать свои интересы. Правда, протесты он выражал таким образом, чтобы они не привели к открытому конфликту, как он и обещал в письмах к мисс Энни. Лишь осенью 1896 года Чарли приехал в родную деревню. Родители с трудом узнали его. Когда же они наконец убедились, что это их сын, которого они и не чаяли увидеть, пролилось немало счастливых слез. После непродолжительного воссоединения с семьей Чарли Сун вернулся в Куньшань, за 1700 километров от родных мест.

Чарли столкнулся и с другими проблемами. Живя в Китае, он не испытывал ощущения, что находится дома. Он писал мисс Энни: «Я вновь хожу по земле, которая меня породила, но совсем не воспринимаю ее как родной дом. В Америке я чувствовал себя как дома намного сильнее, чем в Китае». Чарли пришлось пройти интенсивный курс письменного китайского, а затем еще выучить куньшаньский диалект: «Язык этих людей совершенно не такой, как мой родной язык; следовательно, для местных я такой же чужак, каким был в Америке или Европе». Окружающие высмеивали его. Крестьянские мальчишки глумились над ним и дразнили «коротышкой»