Старшая правнучка - [90]

– Красивым парнем был этот ваш прапрадед, – одобрительно сообщила Амелия Идалии. – Встреть такого – сама бы не устояла. Впрочем, мундиры наполеоновских времен кого угодно красавчиком сделают.

– Да ты что, наверняка они не ей принадлежали, такие драгоценности в те времена дамы специально надевали, когда с них писали портреты, – наставительно разъясняла Маринке сестра Анджея Беата. – А часто случалось так, что художник сначала намалюет бабу, а уж потом, отдельно, пририсует на ней украшения, какие она только пожелает. Точно так же писали и конные портреты, отдельно мужик, отдельно лошадь. Ты можешь себе представить, чтобы лошадь часами стояла неподвижно?

– Колье не лошадь, – возразила Маринка, – висит себе и висит.

– Зато в отличие от лошади может оказаться поддельным.

Брат Анджея Кароль проявил оригинальность и не восхитился красотой прапрабабки.

– Конечно, о вкусах не спорят, – выпендривался он. – Нет, не скажу, что некрасива, вот только излишне… сладкая какая-то, и энергии в ней не чувствуется.

Ему возразил Болеслав:

– Мода такая была, и среди современников ее вполне могли счесть идеалом красоты. Кстати, я вроде бы читал, что Наполеон любил послушных женщин.

– А стиль ампир все-таки ужасен, – критиковала Идалька.

– Прошу всех к столу, гренки совсем остынут, – энергично пригласила Феля, положив конец спорам.

Только теперь Юстина увидела, что в гостиной собралась вся семья, она и не заметила этого, думая о своем. А главное, драгоценности императорской любовницы не произвели сенсации, даже не привлекли особого внимания. Люди обсуждают портреты в целом, как публика в картинных галереях, их суждения вполне здравы, кроме Маринкиных высказываний.

Немного успокоившись, Юстина сумела взять себя в руки и приступить к обязанностям хозяйки дома.

***

Немедленно ознакомиться с новыми документами не удалось, оказалось много текущих дел, и преимущественно неотложных. Нужно было связаться с Дареком, увязшим где-то в дебрях Южной Америки, помочь Маринке в расчетах с мужем, купить квартиру Идалии, поспособствовать в разрешении Амелькиных проблем. Дарек отыскался, приехал за своей частью наследства и, разумеется, поселился у Юстины, которая лишь накануне освободилась от дочери с зятем и только приступила к ликвидации последствий творческой деятельности Анджея. Хотя Эва вернулась наконец к матери, у Юстины осталась другая внучка, Агнешка, потому как ее родители в обретенной наконец квартире собирались делать ремонт, а маленький ребенок при этом совсем уж лишняя обуза. Правда, она уже не отнимала столько времени, перестала стягивать предметы на свою голову и спокойно играла одна, предпочитая куклам разные железки.

Только через два года все как-то упорядочилось, Юстина осталась в квартире с Болеславом и Фелей, и можно было спокойно заняться разборкой старых бумаг.

Писем Наполеона Бонапарта в них не оказалось. Пачка писем, бросившаяся в глаза Юстине первым делом, особого интереса не представляла. Писала их какая-то приятельница прапрабабки в ответ на получаемые ею письма. И все-таки из ответов приятельницы неопровержимо следовало – роман с императором имел место. Вспыхнул он внезапно и продолжался недолго, так недолго, что история его не заметила в отличие от романа с пани Валевской. Зато, судя по всему, пришелся на момент какой-то особой щедрости и расточительности французского императора, не очень-то характерных для его величества, ибо презенты на предмет чувств хлынули лавиной. Один раз всего, но зато лавиной. Презентов было столько, что хватило на все: и пережить горечь расставания с августейшим любовником, и залечить нанесенные внезапным разрывом раны.

Чувства прабабки Матильды Юстина в полной мере поняла после того, как прочла несколько других писем. Имя их автора ничего ей не говорило, судя по содержанию, он был, скорее всего, адъютантом императора, а может, и каким-то доверенным его приближенным. Без сомнения по уши влюбленный в прекрасную адресатку, он неосторожно выболтал служебную тайну, написав о происхождении наполеоновских подарков. Они и в самом деле явились военными трофеями, доставшимися Наполеону не очень-то достойным путем, потому он так и швырялся ими. Ничего удивительного, что очередные прабабки предпочитали драгоценности особо не афишировать.

В чтении старинных документов Юстина столкнулась с новыми затруднениями – большинство писем оказались на французском. В детстве Юстина по-французски говорила свободно, язык не совсем еще забыла и как-то справилась с переводом. Имело смысл попыхтеть, поскольку из этих писем Юстина узнала, что Пляцувку прапрабабка получила тоже от императора, тот купил ее для своей польской возлюбленной и на ее имя, имелась официально заверенная нотариусом купчая. Портрет писался специально для Наполеона, правда, с портретом вышла неувязка: когда тот был готов, император уже не пожелал его получить, увлекшись очередной доступной польской красоткой. Покинутая любовница велела для отвода глаз написать и портрет мужа, которому император милостиво разрешил вернуться из каких-то несомненно очень важных служебных командировок. Оба портрета больше столетия провисели в Пляцувке, неизменно вызывая уважение и даже пиетет потомков, чему, зная поляков, удивляться не приходится.