Стародавние старчики, пустосвяты и юродцы - [14]
А раба Божия Марья слышит это и начинает усиленно молиться, креститься да кланяться.
Не менее была известна в Хотькове другая такая пустосвятка, по прозванию «Марфа Герасимовна Затворница». По рассказам, она пребывала в закупоривании чуть ли не 30 лет и выходила на свет Божий только в экстренных случаях. Каждый такой выход принимался за предзнаменование какого-нибудь большого несчастия, возбуждал говор и наводил на всех ужас; начинали являться разные видения и слышаться разные глаголы…
– Гляди, – говорили кумушки – Мать Марфа Герасимовна вышла… быть беде… быть беде … – И неслось это слово повсюду, и слышали, как звонил в полночь колокол на колокольне; другая видела самого домового или ведьму, как она прилетала на метле. В воздухе даже пахло гарью, грудные дети по ночам вздрагивали в страхе, – даже кухонные коты и кошки жались сиротливо к печкам и всех пугались.
Но Марфа Герасимовна входила снова в затвор и начинала опять плесть кружева, изредка высовываясь из своего могилища в окошко, изрекая оттуда кару или спасение, смотря как ей вздумается. И снова толпы купчих и разных барынь теснятся у ее окошечка, ожидая милости, как манны небесной.
К ней по большей части приезжали купчихи попросить благословения на брак дочери и получить знамение, т. е. кружева. Даст кружев – целуют и прячут, не дала – плачут: это великое несчастие. Окружающие расспрашивают, какой кусочек дала – короткий, широкий или узкий, – и, смотря по ответу, делают приличные предзнаменования.
И каких примеров не наблюдается в купеческом быту при отдаче невесты, и откуда эти суеверия? За неделю до свадьбы бедную невесту совсем замытарят по гадалкам – дня три до брака она говеет, просфора да святая вода. Сколько боязни, сколько забот о будущем счастии – и все-таки мирное, тихое, светлое семейное счастие так редко в купеческом быту.
Деньги, которые давали Марфе Герасимовне, она копила, тщательно их пряча. После смерти нашли у нее целые кучи серебряных и медных монет и бумажек, успевших совсем превратиться в прах.
В двенадцати верстах от Москвы, в селе Бусине, жила Маша-пещерокопательница. Подвигами юродства последняя начала заниматься с пятнадцати лет. Народная молва пронесла про нее, что когда она роет пещеру, в то время все кругом нее освещается необыкновенным светом, а роет она по особенному, бывшему ей гласу, что она тут должна вырыть икону.
Все шли и ехали, чтобы посмотреть Машу; пещера, где она жила, была не что иное, как глубокая яма, на стене которой висела икона с горевшей лампадой; на полулежала ветхая одежда труженицы, а она сама, с заступом в руках, босиком, в одной рубашке и с распущенными волосами, распевала звонким голосом духовные песни.
Приходившие опускали ей в яму деньги, калачи, сайки, а взамен из ямы брали песок и щепочки. Слава о ней быстро росла и привлекала толпы народа.
Вскоре в это дело вмешалась полиция. Машу взяли и отвезли в Москву, где она на допросе показала, что была научена это делать корыстными родными.
Маша была отдана на покаяние в один из женских монастырей и под конец жила в селе Свиблове, на суконной фабрике Кожевникова, в суконщицах.
XIV
Марья Ив. Скачкова. – Татьяна босая
В одной из московских богаделен лет пятьдесят назад жила богаделенка из купеческого рода Скачковых, Марья Ивановна. Старуха страдала всеми физическими недостатками; была хрома, глуха и кривонога, в богадельне она жила с лишком уже сорок лет,[17] как вдруг стала всем рассказывать, что ей привиделось во сне и даже слышался ей голос, говоривший ей «Марья, благословляй воду на исцеление других!» Видение это повторялось несколько раз.
Но вот однажды приходит в богадельню какой-то мужик и спрашивает Марью Ивановну: ему снился сон, чтобы он шел в Москву, в такую-то богаделенку, и попросил ее, чтобы она благословила воду для исцеления его жены.
Скачкова исполнила просьбу мужичка. Спустя несколько дней после этого приходила в богадельню барыня, отыскивая Скачкову, тоже по сонному видению, для благословения воды.
Слава Марьи Ивановны росла, к ней съезжались московские барыни и купчихи; наконец она вылечила одного откупщика. Последний взял ее из богадельни, поместил в Мещанской улице, в богатой квартире; у ней был повар, карета и пара лошадей, на которых она разъезжала по монастырям. С этих пор Марья Ивановна приобрела славу великой целительницы и в подмогу к себе взяла бедную дворянку, для которой впоследствии купила дом. Благодарный откупщик с этих пор не знал, как угодить Марье Ивановне, и всякую ее прихоть исполнял. Раз, уезжая в Петербург, он испрашивал у нее благословения и при этом спросил, какого бы гостинца привезти ей.
– Привези мне, – говорит Марья Ивановна, – орган, который бы играл обедню.
Как ни трудно было отыскать такой орган, который бы играл обедню, но откупщик отыскал такой.
Не один откупщик дарил Марью Ивановну. Отовсюду ей везли и несли, что ей только хотелось – и чего у ней не было! И табакерки с музыкой и с поющими птичками, и шитые ковры, и священные книги, дорогие подушки и всякие лакомства.
Особенно боготворил ее один генерал, занимавший очень видное место. По словам неизвестного биографа Скачковой, он, бывало, приедет, соберутся еще двое-трое важных стариков, ее усердных поклонников, запрягутся все они в колясочку на рессорах и катают Марью Ивановну по саду.
«В XVII столетии еда наших предков была крайне неприхотливая: обыкновенною пищею простого народа был ржаной и ячменный хлеб с чесноком, или ячменная кашица. Щи составляли уже роскошное кушанье и даже больше того, если в них было ржаное свиное сало. В военное время в войсках пища была – сухари и толокно. По свидетельству иностранных посланников, поваренное искусство русских состояло из множества блюд, но нечистота и еще более чесночный и луковый запах делали их почти несъедобными, притом почти все кушанья приправлены были конопляным маслом или испорченным коровьим…».
«В знаменательный год Отечественной войны деятельность русского театра в Петербурге не прерывалась. Напротив, репертуар новых патриотических пьес каждодневно обогащался; появилось даже много балетов, относящихся к военным событиям того времени. Спектакли в этот год давали только на Малом театре (нынешний Александрийский) и в доме Кушелева, где теперь Главный штаб. На первом играли французы и русские, на втором – немцы и молодая русская труппа, составленная из воспитанников театрального училища и немногих вновь определяющихся дебютантов…».
Санкт-Петербург город-легенда, город, где теряется ощущение времени, город, в котором одновременно с нами, но как бы в другом измерении продолжают жить тени наших предков. Слышны пушечные залпы — эго бьются русские и шведские полки. Стучат топоры строится на болотах великий город. Проходят вереницей царствующие Романовы. Звучит торжественная музыка, расцвечено фейерверками небо — пышно празднует победу над турками светлейший князь Потемкин-Таврический.Мы предлагаем вам, читатели, прикоснуться к петербургской истории.
«В начале нынешнего и в конце прошлого столетия в нашем дворянском быту театр и музыка получили широкое развитие, наши баре тогда сосредоточили особенное внимание на сценических представлениях; и не было ни одного богатого помещичьего дома, где бы не гремели оркестры, не пели хоры и где бы не возвышались театральные подмостки, на которых и приносили посильные жертвы богиням искусства доморощенные артисты. Эти затеи баре, как ни были они иногда смешны и неудачны, но все-таки развивали в крепостных людях, обреченных коснеть в невежестве, грамотность и понятия об изящном.
«Происхождение игральных карт теряется в глубокой древности – колыбель игральных карт историки относят к арабам. Существует предание, что карточная игра привезена из страны сарацинов, где именовалась наиб, другие утверждают, что карты явились к нам прямо из Индостана и занесены будто бы кочующими цыганами…».
«Скоморохи всегда были любезны русскому народу, они были не только музыканты, но соединяли в себе разные художества: одни играли на гуслях, гудке, сопели, сурме (трубе), другие били в накры, бубны, третьи плясали, четвертые показывали медведей, собак. Были и глумцы, стихотворцы-сказочники, умевшие прибаутками и сказочными присказками потешать и разглаживать морщины слушателя. Некоторые из них носили на голове доску с движущимися фигурами и забавляли зрителя позорами или сценическими действиями, такие наряжались в скоморошное платье, надевали на себя хари, личины и т. д.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Утро. Кабинет одного из петербургских адвокатов. Хозяин что-то пишет за письменным столом. В передней раздается звонок, и через несколько минут в дверях кабинета появляется, приглаживая рукою сильно напомаженные волосы, еще довольно молодой человек с русой бородкой клином, в длиннополом сюртуке и сапогах бурками…».
Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.
«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«В XVII столетии наша русская знать приобрела большую склонность к новомодным платьям и прическам. Указом 1675 года стольникам, стряпчим и дворянам московским и жильцам повелено было, «чтоб они иноземских, немецких и иных избычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, тако ж и платья кафтанов и шапок с иноземским образцом не носили и людям своим потому ж носить не велели, а буде кто впредь учнет волосы постригать и платья носить с иноземного образца, или такое ж платье объявится на людях их, и тем от великого государя быть в опале и из высших чинов написаны будут в нижние чины»…».
«Русский «чудо-богатырь» Суворов остался загадкою для потомства. Быстрый, решительный, предприимчивый не только в военных действиях, но и в своих поступках, разнообразный до бесконечности, как разнообразны были окружавшие его обстоятельства, великий вождь, и в то же время странный старик, который то шалит как ребенок, то обнимает мыслью целый мир, решает в своем уме самые сложные вопросы, касавшиеся счастия миллионов людей, или судьбы государства. Человек, обладавший всеми способами и средствами своему знанию, но не пользуется ими, презирает роскошь, спит на соломе, пьет воду, довольствуется солдатским сухарем, борется с собственными страстями, обуздывает их и остается победителем в этой борьбе, как и в действительной войне.
«В блестящий век Екатерины эстетическая забава и наслаждения получили широкое развитие. Роскошь и великолепие ее общественных пиров и торжеств доходили до степени сказочного азиатского волшебства. Ряд таких блестящих празднеств начался с прибытием императрицы в Москву для коронования. Первый такой большой исторический праздник был назначен на шестой месяц по совершении коронации…».
«В нашей исторической литературе нет совсем биографии Василия Ивановича Суворова, а между тем это был человек далеко незаурядный. Для облегчения будущего биографа В. И. Суворова я сообщаю в настоящей заметке те немногие и отрывочные сведения о нем, которые мне удалось найти как в печатных, так и в рукописных источниках…».