Старики - [48]
Ковбой машет рукой, и отделение выдвигается.
Снаряжение – как мешок с камнями, еще тяжелее, чем раньше.
Зверодер говорит салаге Паркеру.
– Не иди так близко за мной, салага. Не хочу, чтоб меня разнесло, когда ты на мину наступишь.
Паркер отходит подальше.
Как у меня заведено, отдаю честь Зверодеру, чтобы снайперы, которые могут тут обретаться, решили, будто он офицер, и пристрелили его, а не меня. С тех пор как я нарисовал сверху на каске красное мишенное яблочко, я стал немного всего шугаться.
Зверодер отвечает на мое приветствие, сплевывает и улыбается.
– Ну ты и комик, сукин ты сын. Конкретный клоун.
– Ничем помочь не могу. – отвечаю я.
Топаем дальше на поиски того, чего найти нам совсем не хочется. И когда от усталости начинает ломить кости так, что обрывается связь между телом и рассудком, мы топаем еще быстрее, как зеленые призраки в сумрачной полутьме.
Почти неслышное щелк вдруг доносится откуда-то и отовсюду одновременно.
Птица устраивает истерику. Еще одна заливается над головой. И огромная масса птиц перемещается в гуще листы.
Алиса замирает и прислушивается. Он поднимает правую руку и сжимает ее в кулак.
Внимание!
Я падаю лицом вперед. Все мое тело изнемогает от тысячи природных мук, наследья плоти, когда каждая жилка каждого мускула умоляет не шевелиться, но ты решаешься и превозмогаешь эти возражения силой воли, которая сильнее мускулов, и насильно заставляешь тело сделать еще один шаг, потом еще шаг, еще всего один лишь шаг...
Ковбой оценивает ситуацию. Потом командует:
– Ложись!
Дрожащие тени валятся на палубу по мере того как приказ Ковбоя эхом передается от одного к другому назад по тропе.
Я говорю Ковбою:
– Брат, я так надеялся, что меня сейчас снайпер щелкнет, чтоб хоть какая-то польза от моего падания была. Я, типа, думаю, это кино мне не понравится...
Ковбой внимательно наблюдает за Алисой.
– Джокер, хватит чушь пороть.
Стоя на коленях, Алиса изучает тропу на несколько ярдов впереди себя, которые еще просматриваются. Дальше тропу заглатывают гладкие, темно-зеленые тропические растения. Алиса внимательно и очень медленно осматривает кроны деревьев. «Что-то здесь не так, брат».
– Точно так, Ковбой. Все мои мандавохи разорались: «Все за борт! Все за борт!»
Ковбой не отвечает, не отрывая глаз от Алисы.
– Нам надо вперед, Черный.
Джунгли молчат, слышно лишь поскрипывание крышки – кто-то фляжку открывает.
– Прибежал, сиди и жди. Прибежал, сиди и жди. – Алиса смахивает с бровей пот. – Вот чего я больше всего хочу, так это вернуться на высоту и выкурить с тонну дури.
В смысле – ты уверен, что здесь безопасно? Я ... Подожди! ... Что-то было.
Тишина.
– Птица? – говорит Ковбой. – Или ветка упала. Или -
Алиса покачивает головой.
– Может, так... Может... А может – затвор передернули.
Голос Ковбоя становится суров:
– У тебя мания преследования, Черный. Здесь гуков нет. И еще километров четыре-пять не будет. Мы должны идти вперед, а то гуки успеют засаду выставить. Ты же знаешь...
Донлон подползает к Ковбою не отрывая трубки от уха.
– Одинокий Ковбой, дед запрашивает отчет о нашей дислокации.
– Двигай вперед, Черный. Я не шучу.
Алиса закатывает глаза.
– Ну, ноги, давайте в путь.
Алиса делает шаг, останавливается.
– Весело, как никогда...
Говорю своим фирменным голосом Джона Уэйна:
– После Вьетнама о войне будут плохо думать.
Папа Д. А., который идет замыкающим Чарли, отзывается:
– Эй, Мистер вьетнамская война, мы тут участок под ферму забьем?
Ковбой обрывает:
– Заткнуться всем нахрен.
Алиса мнется, что-то бормочет, делает еще один шаг вперед.
– Ковбой, старик, может, старые солдаты и не умирают, но молодые – наверняка. Непросто изображать из себя черного Эррола Флинна, понимаешь? Я вот точно решил – если мне за весь этот маразм, которым я тут занимаюсь, не дадут Почетную медаль Конгресса, я Мистеру Эл-Би-Джею пошлю фотографию своей черной задницы, восемь на десять, а на обороте напишу, каково...
Алиса, наш головной, трогается в путь. Он расслабленной походкой выходит на маленькую полянку.
– Я что имею в виду -
Бах.
От выстрела из снайперского карабина Алиса подпрыгивает и застывает, вытянувшись в струнку, как по стойке смирно. Его рот открывается. Он оборачивается, чтобы что-то сказать. В глазах – безмолвный крик.
Алиса падает.
– ЛОЖИСЬ!
Падаю головой вперед – вот сейчас...
– О-о-о-, нет...
Лицом – в черную землю. На земле – мертвые листья.
– Алиса!
– Что за...?
Мокро как. Локти оцарапал.
– ЧЕРНЫЙ!
Глаза глядят, глядят... не видят ничего.
– О-о-о... Б-л-л-л...
Ждем. Ждем.
– Э, как ты...
Тишина.
Мне становится страшно.
– АЛИСА!
Алиса не шевелится, и я поджимаю коленки, стараюсь сделаться маленьким-маленьким, и у меня такое ощущение, что вся задница выворотилась наизнанку, и я думаю о том, как было бы здорово, если б капеллан Чарли выучил меня всяким волшебным штукам, и я бы тогда залез в собственную жопу и спрятался, и я думаю: «Хорошо, что его, а не меня».
– АЛИСА!
Алиса, наш головной, ранен. Его огромные черные руки впились в правое бедро. Вокруг по палубе рассыпалась дюжина гуковских ног.
Кровь.
– ВНИМАНИЕ ПО СТОРОНАМ!
– Черт! – говорит Ковбой. Сдвигает «стетсон» на затылок и поправляет очки указательным пальцем. – САНИТАРА!
В книгу вошли два романа с элементами автобиографии: «Старики» и «Бледный Блупер». «Старики» написан в 1979 году Густавом Хэсфордом (1947–1993), ветераном морской пехоты США, по своим воспоминаниям о Вьетнамской войне. Экранизирован под названием «Цельнометаллическая оболочка». В 1990 году вышло продолжение романа — «Бледный Блупер» о «предателе» с гранатомётом M79. Планировалась и третья часть, однако автор умер вскоре после завершения второй. Данное издание дополнено комментариями.
Иван Габай (род. в 1943 г.) — молодой словацкий прозаик. Герои его произведений — жители южнословацких деревень. Автор рассказывает об их нелегком труде, суровых и радостных буднях, о соперничестве старого и нового в сознании и быте. Рассказы писателя отличаются глубокой поэтичностью и сочным народным юмором.
Героиня романа – женщина, рожденная в 1977 году от брака советской гражданки и кубинца. Брак распадается. Небольшая семья, состоящая из женщин разного возраста, проживает в ленинградской коммунальной квартире с ее особенностями быта. Описан переход от коммунистического строя к капиталистическому в микросоциуме. Герои борются за выживание после распада Советского Союза, а также за право проживать на отдельной жилплощади в период приватизации жилья. Старшие члены семьи погибают. Действие разворачивается как чередование воспоминаний и дневниковых записей текущего времени.
Герой романа, как это часто бывает в антиутопиях, больше не может служить винтиком тоталитарной машины и бросает ей вызов. Триггером для метаморфозы его характера становится коллекция старых писем, которую он случайно спасает. Письма подлинные.
Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути. Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше.
В книге описываются события жизни одинокой, престарелой Изольды Матвеевны, живущей в большом городе на пятом этаже этаже многоквартирного дома в наше время. Изольда Матвеевна, по мнению соседей, участкового полицейского и батюшки, «немного того» – совершает нелепые и откровенно хулиганские поступки, разводит в квартире кошек, вредничает и капризничает. Но внезапно читателю открывается, что сердце у нее розовое, как у рисованных котят на дурацких детских открытках. Нет, не красное – розовое. Она подружилась с пятилетним мальчиком, у которого умерла мать.
Папа с мамой ушли в кино, оставив семилетнего Поля одного в квартире. А в это время по соседству разгорелась ссора…