Старик прячется в тень - [22]

У входа в музей стояли трое. Один из пришедших — молодой человек в косоворотке, с загорелым лицом, держал обернутую материей картину средних размеров.

— Пожалуйте, входите… Осторожно, не ударьте о косяк… — Николай Афанасьевич посторонился, пропуская поздних посетителей. Третий из них был гладкий человечек, в синей полосатой тройке и шляпе.

Двери были снова накрепко заперты. Хранитель галереи пригласил всех следовать за ним.

Нижним этажом, один за другим, прошли несколько залов картинной галереи.

Миновали небольшую комнатку, стены которой были сплошь завешаны картинами, и очутились в помещении, чем-то напоминающем переплетную мастерскую. Пахло столярным клеем и скипидаром. Стопкой сдвинутые в угол, стояли пустые рамы, у стен — вынутые из рам полотна. Иные из картин лежали на больших, похожих на портновские верстаки, столах. Здесь было светло.

Николай Афанасьевич, сухонький старичок — голова седым ежиком, белые усы и бородка — попросил положить картину на свободный край стола возле окна и принялся осторожно распаковывать. Сняв материю, он отодвинул ее в сторону и взглянул на полотно.

— Творение Антона Чикильдеева, — сказал он. — Способный, но воинствующе безграмотный человек. Мог бы работать, мог. Но вопиющее слобоволие. Вот и результат.

Трое посетителей молчали. Ян Савельевич прижимал шляпу к животу, как бы защищая его от удара.

— Значит, вы хотите, чтобы я произвел экспертизу? Постарался определить, на чем написан сей натюрморт? — спросил Николай Афанасьевич, не отрывая взгляда от полотна.

— Да, — кивнул Залесский. — Вы нам должны помочь, Николай Афанасьевич.

Хрякин осторожно перевернул картину и, придерживая очки, склонился над потемневшим полотном. Он разглядывал его, как мелкую географическую карту.

— Да, основа старинная. Очень старинная, — наконец произнес Николай Афанасьевич. — И подрамок давних времен…

Румянец проступил на щеках Валентина Курчо. Он торжествовал. Старый хранитель подтверждал его предположения.

Тем временем Николай Афанасьевич сходил в противоположный конец комнаты и принес большую лупу. Он попросил повернуть картину лицом вверх и склонился над нею, теперь уже вооруженный лупой.

— Варварство! — вдруг тихо произнес Хрякин. — Какое непростительное варварство!.. Боже мой! Ах, пакостник Чикильдеев!.. Этот невероятный натюрморт написан на старинной картине… Как можно? Нет, варварство, как хотите!

— Ай-я-яй!.. — качая головой, еле слышно произнес Сожич.

— Вот мы и хотели, чтобы вы определили, — сказал Залесский.

Николай Афанасьевич выпрямился.

— Придется все это смывать, а? — по-прежнему придерживая очки, он вопросительно посмотрел на Сожича и на тех, кто с ним явился.

— Что же делать, — вздохнул Ян Савельевич. — Раз тут налицо старинная вещь…

— Ян Савельевич дает согласие, — сказал Залесский.

— Конечно, конечно… — закивал Сожич.

— Однако, уважаемые, мне нужно некоторое время. Торопливость тут излишня. Важно не повредить старую запись, — продолжал хранитель.

— Сколько же, Николай Афанасьевич?

— Ну, так… Думаю, за два-три дня справимся. Если вы пожалуете этак… — Николай Афанасьевич принялся загибать пальцы. — Сегодня у нас вторник… В пятницу, часа в два. Думается, я вам кое-что сумею сообщить.

У Валентина отлегло от сердца. Он боялся, что Хрякину понадобится месяц.

— Ну, что же, — сказал Залесский. — По-моему, это совсем не долго. Будем ждать, Николай Афанасьевич. И пожелаем вам успеха. Не станем задерживать. Вам и так, вероятно, давно пора домой.

— Минуточку, задержу я! — Хрякин снова повернул картину. — Полотно, кажется, принадлежит вам? — обратился он к Сожичу. — Попрошу на нем расписаться. — Он сходил к столу у стены и принес перо, обмакнутое в черную тушь. — Вот этим… Здесь. Осторожно… Так. И тут на подрамке вашу подпись… Очень хорошо. Благодарю.

Теми же гулкими залами двинулись к выходу. Николай Афанасьевич выпустил их на залитую вечерним солнцем улицу Карла Маркса.

— Всего хорошего, до пятницы, — кивнул Залесский и надел свою кепку.

— Вам всего доброго.

Николай Афанасьевич затворил дверь за посетителями и заспешил в реставрационную мастерскую. Он был взволнован предстоящей встречей со старинным полотном. А что если действительно? Нет, об этом даже боязно думать.

Леня зря беспокоился. Ждать пришлось совсем недолго. Двери Художественного музея скоро отворились, и все трое снова показались на лестнице. Но теперь уже без картины.

Потом Ян Савельевич приподнял шляпу и, откланявшись, заспешил вниз по улице Карла Маркса. Валентин и человек из губисполкома пошли в сторону площади.

Выждав время, Адриан предложил:

— Давайте за ними!

Компания друзей двинулась сзади. Расчет был такой: как только Валентин расстанется с начальником, ребята догонят студента и узнают, что случилось.

Сгорая от любопытства, мальчишки следовали за Валентином и его знакомым. Те уже прошли всю площадь и стали сворачивать на улицу Коммуны, и тут человек в кожанке, словно почувствовав, что за ними кто-то следит, резко обернулся. Обернулся и Валентин.

Бежать было поздно. Студент увидел мальчишек. Он что-то сказал своему спутнику и жестом подозвал ребят.

— Товарищ Залесский, это вот и есть мои помощники. Пожалуйста, познакомьтесь: Адриан, Леня, Митря.