Старик и ангел - [59]

И он смущенно прервал мысль, потому что, хотя в комнате никого, принадлежащего к женскому полу, кроме бабки, не было, неприличное в его возрасте желание натянуло джинсы.

И бабка, все заметив, отвернулась и хихикнула.

— Пойду я, — решительно и без предисловий сообщил профессор хозяйке. — Пойду, мне до города надо добраться, домой надо… А то меня моя парижанка из квартиры выпишет как покойника или без вести отсутствующего. Сейчас за деньги кого угодно сделают без вести отсутствующим, да хотя бы и натуральным покойником, но на убийство мадам, конечно, не пойдет…

Несмотря на то что смысл сказанного гостем был смутен, суть старуха уловила точно.

— Ты на шоссе ловить машину не думай, — произнося это, она уже снова суетилась вокруг стола, выставляя недопитую водку, соленые огурцы в импортной банке и нарезанный треугольниками хлеб в глубокой тарелке. — На шоссе никто не остановится, там останавливаться нельзя, там везде гибдэдэ в засаде. А из нашего Стройдвора вообще в город запрещено попутчиков брать, за остановку здесь сразу прав лишают часа на четыре или на пять. Лучше давай мне три штуки… то есть, по-вашему, три тысячи, я пойду к соседу Леониду. У него иномарка «хуйдай» есть, ерюдически чистенькая. Он за эти бабки… короче, за такие деньги тебя до самого дома отвезет. У него и номера городские под сиденьем, в администрации выкупил — в лесок заедет, наши стройдворские снимет, а городские поставит, вот и все. Давай, старый, бабло. Это предложение, от которого ты не можешь отказаться. А пока сядь, полдник у тебя, выпивай спокойно, я быстро обернусь.

Сергей Григорьевич выгреб три тысячи, с удовлетворением отметив, что иудиных денег еще остается порядочно, и, севши к столу, мгновенно хлопнул маленький граненый стаканчик отвратительной водки.

— I’ll come back, — сказала окончательно сдвинувшаяся в сторону Голливуда и молодежной субкультуры старуха и вылетела вон.

А профессор выпил второй стаканчик и тяжело задумался.

Конечно, все происходившее с ним в последнее время было, совершенно ясно, противоестественно затянувшимся сном или бредом безумия. Это подтверждалось и навязчивостью самой мысли о сумасшествии, хотя тут и думать не о чем, если бы не три, по крайней мере, обстоятельства, которые заставляли отнестись к этому бреду серьезно.

Во-первых, из него — из бреда то есть — никак невозможно выбраться. Все усилия приводят только к тому, что он длится и усложняется. Вот попытался сбежать от потустороннего полковника, не то вампира, не то обычного отечественного упыря, временно соблюдающего бескровную диету, — и на2 тебе, старуха появилась. Того гляди Вий объявится в образе главы администрации или Хома на машине «хуйдай». Литературно-мистические познания профессора не были обширны, но достаточны, чтобы понять — все это не более и не менее, чем страшная сказка, в которой собраны самые близкие народу архетипы, воплощения генетически закрепленных кошмаров: чекист, баба-яга, байкеры и покойники, толпящиеся на балу.

Во-вторых, в этом бреду участвовали и реальные персонажи, такие как коллеги по кафедре или законная жена, гражданка Французской Республики и Российской Федерации m-me Chapoval-Kuznetzoff. При этом некоторые из этих действующих лиц были реальными безусловно, как, например, бригада скорой или черные спецназовские робокопы, некоторые же, такие как жена с ее франко-российской сомнительной сущностью или завкафедрой Руслан Эдуардович, добрейшей души человек, но, безусловно, террорист, — эти были, пожалуй, реальны не вполне.

В-третьих и главных, Сергей Григорьевич ни за что и ни по какой логике не смог бы согласиться, что к группе фантомов относится и медсестра Таня, возникшая неведомо откуда, умеющая летать на больничном белом халатике и выхаживать сложных кардиологических больных, так называемых совместителей, страдающих также хроническим холециститом, язвой двенадцатиперстной и многими другими болезнями. Включая, черт возьми, гиперплазию предстательной железы, которая делает проблематичной физиологию любви. Нет, никак Таня не была призраком или другим видом потусторонних сил. Любовь, правда, была странной, скоропостижной и непостижимой. Вдруг, когда уже и думать о таком почти перестал; когда уже возникли и отпали даже проститутки; когда расплылись и обесцветились воспоминания о редко случавшихся в среднем возрасте увлечениях; когда стало ясно, что любви-то и не было ни в молодости, ни потом; когда, в конце концов, жена из страстно желаемого сексуального объекта сделалась противником в рамках гражданского и жилищного права — вдруг любовь.

Да какая!..

Ведь не бывает же так!

А вот есть…

Миленький-любименький.

Тут открылась косая, застревающая в кривой раме дверь и вошла запыхавшаяся, вытирающая углом косынки пот с желтого лба, старуха.

— Готово, — торжественно объявила она, — транспорт на ходу! Давай, Григорич, еще тыщу за гостеприимство, и прощаться будем. Береги себя.

Она вытерла тем же углом косынки слезы и махнула обеими руками — иди, мол, не рви душу.

Вот он и народ, подумал Сергей Григорьевич, самый что ни есть народ в лице старой ведьмы, вот и это я встретил по дороге… По дороге куда? Или откуда?