Старик и ангел - [48]

”, совершенно очевидно не поддельный, а на совсем бесплотных пальцах — обручальное кольцо и фамильный перстень, тоже не из копеечных. Голова старика была гола, как сердцевина большого ореха, и напоминала ее формой. На коленях инвалида лежала уродливая шляпа из нейлоновой сетки, точно такая, какие носили советские пенсионеры лет тридцать назад.

Старики отчаянно гомонили, переходя с французского на испанский и обратно. Однако Ольге удалось понять, что их рейс в Париж вчера отменили, потому что здесь был ураган, о, мадам, вы не представляете, это было кошмарно, и даже повалило две пальмы на соседней улице, а теперь они уезжают, вот-вот придет машина, потому что их самолет через час…

Вот, собственно, и все.

В Париже они встречались сначала раз в месяц, потом раз в неделю, потом едва ли не каждый день — Ольга не ленилась ехать поездом до Сен-Лазар, потом в метро, потом пешком до кафе возле Оперы и слушать двух очень старых и не очень умных людей. Главным событием их жизни были проводы старика на пенсию — о, Ольга, вы не представляете, там был весь банк, из других отделений все пришли туда, где он проработал тридцать пять лет, на Одеон, и ему подарили эти часы, и даже вице-президент пришел, вы не представляете, он поцеловал мне руку, хотя теперь это, знаете, не принято, и сказал… Тут у обоих на глазах появлялись слезы.

Потом Дениз положили в больницу, потому что рак стал развиваться очень быстро, и Ольге пришлось переехать к Леону, в их квартиру. В конце концов, не все может сделать сиделка, которую присылают иезуиты, — и Леон, и бедная Дениз были усердными католиками, и братья их не оставляли, но ведь нужен и близкий человек рядом…

К Дениз они ездили вместе, но на похоронах Ольга стояла в стороне, и родственникам оставалось только гадать, кто эта стройная дама в слишком шикарных темных очках и вообще в слишком глубоком трауре. Многие решили, что это из банка, — и очень хорошо, что они так решили, потому что пока им совсем ни к чему было знать о существовании Ольги в квартире Леона — в двух шагах от Конкорд. И огромная, просто огромная! Фамильная, естественно. Все там у них наследственное, и деньги, и дома — о тебе позаботились предки, а ты просиживай всю жизнь штаны в банке. В России получал бы сотни четыре евро максимум, а пенсию тысяч семь рублями и жил бы в малогабаритке в Капотне — или как там у них называются эти районы рабочих трущоб, уже не помню…

Через полгода после смерти Дениз Леон настоял, чтобы все было сделано формально, и даже, смирив свое католичество, предложил венчаться в русской ортодоксальной церкви, если Ольга этого хочет.

Но Ольга не настаивала, обошлось без венчания, зато все остальное было сделано юридически безукоризненно — не подкопаешься. Благо, не только во французском, на выдуманную двойную фамилию, но и в русском паспорте никаких свидетельств замужнего состояния m-me Olga не имелось, а на вид она была совершеннейшая вдова какого-нибудь m-r Kuznetzoff. Обошлось…

А Леон себе жил да жил, вполне твердо решив дотянуть до ста. Однако Ольге это не мешало: прижимистый во всех других случаях Леон готов был тронуть даже свой капитал — фамильный, конечно, но это не требовалось: капитал был такой, что одних процентов Ольге стало хватать на совершенно новую жизнь. К тому же продали квартиру в Пальме и ездили на испанское побережье, где останавливались в не очень дорогих, но и не дешевых гостиницах, — деньги за майоркинскую квартиру старик подарил ей: Ольга, ну, сделай мне приятное; она же не присоединила их к своим «основным средствам», а пустила на жизнь. Как говорится по-английски, easy come, easy going…

Вот вам, господа, и “Vuitton”, и колечки, и прочее.

И если вы скажете, что эта Ольга — гадина и тварь и вообще все это кошмарный ужас, а то и ужасный кошмар, — то охолоните, господа. Примите во внимание многолетнюю жизнь в России, с русским мужем и его бабами, его подарками по напоминанию, с его пьянством в полной уверенности, что оно, пьянство, и есть нормальная жизнь, и с его профессорством, во всем, кроме знания прочностных дисциплин, никак не отличающим его от любого шоферюги-соотечественника… Так что не спешите судить, господа.

Хотя, конечно, баба та еще.

И теперь двоемужняя к тому же.

Часть третья

Глава семнадцатая Состояние средней тяжести, как оно есть

Сергей Григорьевич Кузнецов открыл глаза и некоторое время, как бывает после пьянства или приема снотворных, не мог понять, где он находится. Однако постепенно сообразил — он лежит в больничной палате, в вене его у правого локтевого сгиба игла, рядом с больничной койкой торчит стойка капельницы, на ней полупустая банка какой-то жидкости, которую поглощает через вену его организм. Он вспомнил и все предшествовавшее — скорая, больница, «у вас, уважаемый Сергей Григорьевич, был инфаркт, сейчас критическое состояние миновало, теперь будем вас лечить…», и все время полусон-полубред.

Во сне он не совсем спал, а вспоминал свою жизнь, из которой получалось как бы кино, какой-нибудь сериал, хотя в сериалах герой никогда не бывает такой отвратительный… тут Сергея Григорьевича даже передернуло от омерзения к тому себе, каким он был во снах-воспоминаниях.