Старая Земля - [19]

Яцек встал и начал прохаживаться под пальмами.

- Ты отвечаешь вопросом на вопрос, но это не одно и то же,- заявил он.- Я причинил бы этим вред, несчастье...

- А я,- ответил Ньянатилока,- не произвел бы замешательства в мире, который, по-видимому, должен быть таким, каким есть, если бы заставил звезды идти по иному пути?.. Я знаю,- продолжил он через некоторое время,- вы смеетесь над освобожденными, которые демонстрируют только мелкие фокусы... Не возражай! Если ты не смеешься, то смеются многие другие ученые и над этим, и над нашими физическими и дыхательными упражнениями, долгими и кропотливыми и такими простыми на вид... Однако нужно уметь владеть собой, нужно знать все о своей воле. Эти упражнения, эти посты, это самозабвение и одиночество ведут именно к этому. А когда воля уже освобождена и умеет сосредоточивать свои силы, разве не все равно, в чем она проявляется?

- Думаю, что нет. Вы могли бы использовать ее...

- Зачем? Только сам человек может принести себе пользу. И основная польза - это очищение его души. Освобожденная воля не стремится ни к какой цели. Как же ты хочешь, чтобы я делал вещи, которые мне безразличны и могли бы вернуть меня обратно в те формы жизни, от которых я уже избавился?

- Удивительно все, что нас окружает,- через некоторое время заметил Яцек,- однако у меня такое впечатление, что самое удивительное из всего, что я знаю,- это именно те вещи, которые ты делаешь.

- Почему?

- Я не знаю, как ты это делаешь.

- А ты знаешь, каким образом ты двигаешь рукой или что происходит, когда камень с твоей руки падает на землю? Ты слишком умный человек, чтобы отвечать мне ничего не значащим словом, которое таит в себе новую неизвестность.

Молодой ученый молчал, задумавшись, а индус тем временем продолжал:

- Объясни мне, как это происходит, что твоя воля поднимает веки твоих глаз, а я объясню тебе, как я могу перемещать звезды. И в том и в другом - одинаковое количество труда. Воля - это нечто большее, чем сознание, но она подчиняется телу, и в этом ее обычные границы. Нужно отважиться выйти за границы тела, нужно не требовать ничего для тела, но подчинить себе все, и тогда для твоей воли уже не будет разницы между "я" и "не я".

- И тогда не будет границ?

- Их не должно быть. Есть границы для движения, для желаний, даже для познаний, но для воли их не может быть, потому что она с самого начала стоит над телом, над любой формой, над любым существованием... Ведь это ваш поэт сказал много веков назад: "Я чувствую, если бы у меня была воля... я, может, погасил бы сотню звезд, а другие сто зажег!". И он был прав. Здесь лишнее только одно слово "может". Это было сомнение, и поэтому он упал.

Яцек удивленно посмотрел на него.

- Откуда ты знаешь наших поэтов? Индус какое-то время помолчал.

- Я не всегда был тем, чем теперь,- с некоторым колебанием заметил он.

- Ты не индус по крови?

- Нет.

- А твое имя?

- Я принял его позднее. Ньянатилока, Трижды посвященный, когда познал тайны трех миров: материи, формы и духа...

Он замолчал, и Яцек ни о чем не стал его спрашивать, видя, что индус отвечает неохотно. Он снова уселся на траву у стволов пальм и стал смотреть на воду, где вдали блестели слабые огоньки лодок и между двумя гигантскими пилонами сверкал вход в храм, издали похожий на топку горящей печи...

Вдруг, как бы очнувшись от задумчивости, он поднял голову и быстро посмотрел в глаза Трижды посвященному.

- Зачем ты меня ищешь?

Индус медленно повернул голову и посмотрел на него светлыми, широко открытыми глазами.

- Мне жаль тебя,- сказал он.- Ты такой чистый, но не можешь выбраться из трясины материи, хотя сам уже знаешь, что она является всего лишь иллюзией.

- Чем же ты мне поможешь...- прошептал Яцек, опуская голову.

- Я жду минуты, когда ты пожелаешь отправиться со мной в пущу...

Яцек собирался что-то ответить, но в этот миг его отвлекло движение на воде и доносящиеся издали голоса. Перед храмом засветились огоньки лодок и медленно стали образовывать длинный хвост, тянущийся к берегу - в город.

Голоса далеко разносились в тихом ночном воздухе: крики лодочников, смех женщин. Видимо, представление было закончено.

Яцек быстро повернулся к буддисту, не в силах скрыть нервного замешательства.

- Нет, в пущу... я не пойду,- сказал он,- но я хотел попросить тебя, чтобы ты навестил меня в Варшаве.

Ньянатилока отступил на шаг и взглянул на Яцека с мягкой улыбкой.

- Я приду.

- Боюсь только,- усмехнулся Яцек,- что непривычно будет тебе, привыкшему к одиночеству, слышать гул жизни.

- Нет. Это не имеет значения. Сегодня я уже могу быть в одиночестве в толпе, тогда как ты не можешь быть в одиночестве даже тогда, когда с тобой никого нет.

Говоря это, он слегка кивнул головой и углубился в тень пальм на побережье.

Триумфальный кортеж Азы стал уже гораздо ближе. Яцеку даже показалось, что он слышит ее серебристый голос.

VII

Клетка, помещенная на спине осла, была, правда, достаточно просторной для двоих людей такого роста, но сидеть в ней было не на чем. Там висели двое качелей, прикрепленные к верхней решетке, но как Рода, так и Матарет считали непристойным пользоваться ими.