Старая тетрадь - [22]
Свэн принялся кричать, потом два раза выстрелил. Эхо выстрелов покатилось над снежной равниной, дробясь у высоких сугробов. Никто не откликнулся и на выстрелы.
Стреляя из своего старого ружья, Свэн вспомнил о новом карабине Йенсена.Он поискал его в избушке — ружья нигде не было.
Свэн внимательно осмотрел снег вокруг зимовья. Уже почти занесенный, едва различимый лыжный след указывал направление, в котором ушел Йенсен. Подумав, Свэн пришел к выводу, что случилось что-то недоброе. Он разгрузил сани и, привязав своего вожака к задку саней Йенсена, пустил его собак по лыжному следу. Собаки охотно побежали по припорошенной лыжне. Влекомые двойной упряжкой, сани понеслись по снежной пустыне. Не поспевая за ними, Свэн бросился на сани. Он с трудом удерживался на толчках. Ему казалось, что собаки бегут без конца. Не оглядываясь, он всякий раз видел за санями старую лыжню. Собаки шли верно. По мере того как след Йенсена удалялся от зимовья, он становился все яснее. Но Свэна поразила его извилистость. След то удалялся от избушки, то снова поворачивал к ней, словно Йенсен заблудился. В одном месте Йенсен, по-видимому, остановился для отдыха. След лыж образовал неправильную звезду. Тут же лежала пустая бутылка из-под водки. В снегу Свэн заметил что-то еще. Нагнувшись, увидел гильзу. Это была тонкая латунная гильза не от охотничьего ружья, а от карабина. Приглядевшись, Свэн увидел еще одну и еще. Он откопал в снегу девять гильз. Йенсен выстрелил тут девять раз. Зачем? Преследуя медведя? Нет, следов зверя не было нигде вокруг. В кого же стрелял Йенсен? Может быть, он вообразил, что заблудился? Это не было на него похоже. Так что же? Неужели… Да, неужели те порожние бутылки в избе и эта тут свидетельствуют о том, что Йенсен гнался за чем-то, чего в действительности не было? За чем-то, что пригрезилось его больному воображению?..
Как бы там ни было, а нужно было двигаться дальше по следу Йенсена… Ведь у него в руках карабин с оптическим прицелом. Свэн хорошо помнил, как ясно видно цель в эту трубу! С трехсот метров Йенсен может рассмотреть каждый волосок в бороде Свэна и, если захочет, попадет из своего карабина ему прямо в глаз!.. Свэн вздохнул.
«Ну, что же делать! Все-таки нужно идти».
Он стал на лыжи и погнал упряжку. Так он ехал по следу часа два. Вдруг собаки остановились как вкопанные, с ощетиненными от страха хребтами. Они в испуге налезали друг на друга, пятясь от чего-то, что не было видно Свэну.
Уняв собак, он осторожно приблизился к вожаку и только тут понял, что упряжка остановилась у самого края пропасти, разрезавшей ледяное плато. Припорошенная с краев сугробами, трещина была незаметна даже совсем вблизи. Лыжный след Йенсена подходил к наметенному у края трещины сугробу, пересекал его и исчезал за краем трещины.
Свэн остановился в недоумении. Ему не хотелось додумывать того, что, казалось, было ясно само собой. Он лег на живот и подполз к краю пропасти. Отсюда было видно, что с гребня обрыва снег сбит, и сбит не чем иным, как лыжами Йенсена. Борозда, оставленная падением, тянулась в пропасть и пропадала во тьме, царившей внизу.
— Йенсен!.. Алло, Йенсен! — что было сил закричал Свэн.
Его голос вернулся к нему не скоро — глубина трещины была огромна.
Свэн вернулся к саням и распутал длинную веревку, обычно служившую для увязывания поклажи. После минутного размышления он привязал к концу ее единственный груз, бывший под рукой, — свое старое ружье, и стал опускать веревку в пропасть. Он пытался нащупать, не ударится ли ружье обо что-нибудь мягкое, что могло бы оказаться телом Йенсена. Но вот кончилась веревка, а груз, видимо, готов был опускаться без конца. Свэн медленно, словно через силу, вытащил его обратно. Он долго сидел, размышляя, — так долго, что мороз, начавший сводить пальцы внутри рукавиц, напомнил ему об уходившем времени. Очнувшись от охватившего его оцепенения, Свэн обратил внимание на то, как жалобно подвывают обе упряжки.
«Эдак они воют только по покойнику», — подумал Свэн и стал отвязывать от веревки ружье. При этом пальцы его так дрожали, что он никак не мог справиться с узлом.
— Эх, как застыли! — вслух проговорил Свэн, чтобы уверить себя, что пальцы не слушаются его действительно только от холода.
Джимми
Это было в те времена, когда я еще летал, — сказал Митонен и, посмотрев куда-то мимо моего уха, с грустью повторил: — Да, в те далекие времена, когда Арву Митонен считался неплохим бортмехаником и явился в Штаты, чтобы спастись от полиции господ Таннера и Маннергейма. Даже в тридцатых годах кое у кого из нас еще сохранились иллюзии насчет так называемой заокеанской демократии. Впрочем, сейчас речь идет не о демократии и не обо мне. Я хочу рассказать о Джимми. Ты ведь знал его?.. Конечно, ты читал и о его гибели. По крайней мере два дня она служила в тридцать шестом году пищей для писак едва ли не всех газет в Штатах. Восстановить картину катастрофы было невозможно — никто не видел момента падения. Нам удалось лишь извлечь из-под воды обломки самолета. Несомненно, Джимми погиб, хотя трупа и не нашли.
Большинство американских фирм тогда уже пользовались услугами «бесхвостых». Этим молодцам нечего было терять, кроме жизни. Они грозили лишить работы всякого, кто требовал человеческих условий найма. Но Джимми был один из тех, кто не садился в испытываемую машину, пока ему не показывали страхового полиса в пользу семьи. Вскоре же после гибели Джимми «бесхвостые» опубликовали свой манифест. В нем ясно говорилось, что они не требуют от заводчиков страхования ни на случай смерти, ни от увечья. Они заявляли, что члены их корпорации не берут в испытательный полет парашюта. Это давало заводчикам уверенность в том, что пилот приложит все усилия к спасению самолета. При стоимости опытной машины в сотни тысяч долларов это заслуживало внимания. А в случае катастрофы — гарантия от иска: пилот бывал мертв в девяноста девяти случаях из ста. Даже серьезные фирмы стали переходить на услуги «бесхвостых». Удобно и дешево. Никаких разговоров с заплаканными женами. Никаких забот о сиротах.
