Старая девочка - [21]

Утром Вера принялась звонить в Саратов в заводоуправление, телефон которого Берг ей на всякий случай оставил, дозвонилась только через три часа, но где Берг, там не знали. Потом в справочной ей дали телефон пароходства, и она, выяснив, что “Максим Горький” пришвартовался в Саратове точно по расписанию, позвонила и в обком, и в горком партии, но везде ей отвечали, что ничем помочь не могут — Иосиф Берг у них давно не появлялся. С матерью она теперь созванивалась каждый вечер, но и в Ярославле от него по-прежнему ничего не было.

Больше заставить себя сидеть в Грозном и сходить с ума Вера не могла и решила, что ждет еще одни сутки, если же Ося не объявится, сама поедет в Саратов и постарается хоть что-то выяснить на месте. В конце концов, он мог сойти где-нибудь на полдороге. Конечно, это было не очень на Осю похоже: ничего и никому не сообщив, куда-то исчезнуть, но пару раз на ее памяти он выкидывал довольно странные номера, и сейчас она уговаривала себя, что все может быть.

В сущности, она уже понимала, что чуда не будет и завтра она так и так поедет в Саратов, даже позвонила на вокзал и выяснила, на каком поезде ей надо ехать и когда он отходит. Перевод от Оси должен был прийти только двадцатого августа, своих же денег у нее не оставалось ни копейки, тогда она позвонила Тасе, попросила одолжить сколько та может, а если может, то и занести. Денег у Таси оказалось немного, у Эсамовых они никогда не задерживались, но хотя Вера могла позвонить и Томкиным, и Закутаевым, она почему-то решила этого не делать. Тася принесла ей деньги уже через час, она понимала, что случилось неладное, все-таки она очень хотела с Верой переговорить, и когда увидела, что опять не получится, ушла огорченная.

Поезд, на котором Вера должна была ехать, отправлялся в полседьмого утра, и она, чтобы привести себя в порядок и собраться, встала засветло. В город она вышла, когда уже рассвело, народу на улицах было много, и Вера почему-то этому обрадовалась. Поезд был непрямой, на Кавказской ей надо было пересесть, так что она знала, что будет ехать больше суток, но приходил он в Саратов утром, и это ее как раз устраивало. Утром и днем можно было что-то делать, куда-то ходить, спрашивать, узнавать, по ночам же ей теперь никак не удавалось заснуть, и ждать, когда рассветет, было невыносимо.

В Саратове Вера провела три дня, бегая, будто челнок, от заводоуправления к горкому партии и обратно, но нигде никто ничего не знал или не хотел с ней разговаривать. Она уже понимала, что там, куда ходит, она ни от кого ничего не добьется, даже понимала, что ей надо идти в управление НКВД, но решиться на это никак не могла и в конце концов сказала себе, что сначала дождется “Максима Горького”, возвращающегося из Астрахани обратно в Саратов. Узнает на нем, доехал ли сюда Берг. Все-таки в ней теплилась надежда, что он с девочками просто не доплыл до Саратова, сошел где-то на полпути или, наоборот, повез их дальше в Астрахань. Мужчину с тремя маленькими девочками на корабле наверняка должны были запомнить.

“Горький” пришвартовался в Саратове девятнадцатого августа и, когда те, кто должен был сойти, сошли и команда освободилась, она прямо у трапа стала всех подряд спрашивать о Берге. Первые же два матроса и, главное, официантка, как раз его с девочками кормившая, сказали ей, что они сошли именно в Саратове.

Тем же вечером она, забрав из гостиницы вещи, поехала в Москву, убедив себя, что теперь единственный шанс спасти Осю — пробиться на прием к наркому Троицкому — его непосредственному начальнику. Но в Москве Троицкий, хотя они были хорошо знакомы, принять Веру наотрез отказался, никто из его заместителей разговаривать с ней тоже не стал, чиновник же, к которому Вера наконец пробилась, едва она вошла, принялся кричать на нее, что хватит как идиотке туда-сюда носиться по стране и отрывать людей от работы, давно пора возвращаться в Грозный, по месту прописки, и ждать ответа на свои запросы там. После этого надеяться ей уже было не на что.

Денег, чтобы вернуться в Грозный, у Веры не было, и она, с трудом наскребя на билет до Ярославля, приехала к матери совершенно безумной. Ни о чем не могла говорить, только ревела и, как старая баба, причитала, что больше никогда-никогда не увидит Осю. В конце концов мать, которая выглядела ничуть не лучше, не выдержала и не хуже того чиновника стала орать на нее, что она всегда знала, что ее Ося всех погубит, никогда не сомневалась, что он самый настоящий вредитель, а ей, дуре, сейчас не о своем поганом мужике думать надо, а о том, как девочек, дочек собственных, выцарапывать.

У родителей Вера провела меньше суток и, взяв деньги, через Москву снова поехала в Саратов. Теперь она сразу же пошла в управление НКВД, но и там никто с ней разговаривать не захотел. Ей только, как и в Москве, было сказано, что она должна вернуться по месту прописки и оттуда в письменной форме сделать запрос. Она пыталась узнать и про Осю, и про девочек отдельно, отдельно ему и каждой из них послать передачу, но результат всегда был один, и она, без толку протыкавшись то туда, то сюда неделю, как ей и было велено, поехала обратно в Грозный.