— Да, — сказал Пек, в первый раз вступая в разговор. — Обычаи старой Англии начали править страной раньше, чем пришли наши рыцари-норманны, и пережили их, хотя норманны жестоко боролись с ними.
— Только не я, — сказал сэр Ричард. — Я предоставлял саксонцам идти по намеченному ими пути, зато, когда мои воины, пробывшие в Англии менее шести месяцев, говорили, что то или другое в обычае страны, — я сердился. Ах, славные дни! Ах, чудесный народ! И как же я любил их всех!
Рыцарь протянул руки, точно желая прижать к сердцу всю эту долину, а Ласточка, услышав звон его кольчуги, подняла голову и тихонько заржала.
— Наконец, — продолжал он, — через год, полный усилий, трудов и легких столкновений, в эту долину вернулся де Аквила; он приехал один и совсем неожиданно. Я встретил его около нижнего брода; на седле перед ним сидел мальчишка-свинопас.
— Тебе незачем давать мне отчет в управлении замком, — сказал он, — я все узнал вот от этого мальчика. — И он прибавил, что свинопасик остановил подле брода его большую лошадь, помахав перед ней веткой, и закричал, что дорога преграждена. — А уж если полунагой смелый ребенок в наши дни решается охранять брод, это значит, ты управлял хорошо, — прибавил де Аквила и, отдуваясь, покачал головой.
Он ущипнул мальчика за щеку и взглянул на наш скот, пасшийся на пологом берегу реки.
— Жирные, — сказал он, потирая себе нос. — Да, я люблю такое искусство и хитрость. — Что, уезжая, я сказал тебе, мальчик?
— Удержи в своих руках замок или повиснешь на веревке, — был мой ответ. Я никогда не забывал слов Жильбера Орлиного.
— Правильно. И ты удержал замок. — Он сошел с седла, концом меча вырезал кусок дерна на берегу и подал его мне, преклонившему колено.
Ден посмотрел на Уну. Уна посмотрела на Дена.
— Ввод во владение, — шепнул Пек.
— Теперь ты законно введен во владение замком и землями, сэр Ричард, — сказал де Аквила. — Ты и твои наследники на веки вечные владельцы этого имения. Куска дерна достаточно на время; потом писцы короля напишут на пергаменте документ. Вся Англия наша… если только нам удастся удержать ее в руках.
— Какую подать я буду платить? — спросил я, и отлично помню, какую гордость почувствовал при этих словах.
— Рыцарскую, мальчик, рыцарскую, — сказал он, прыгая вокруг лошади на одной ноге. (Говорил ли я, что он был мал ростом, но терпеть не мог, чтобы его подсаживали в седло?) — Шесть всадников или двадцать лучников ты будешь присылать мне, как только я потребую их и… Откуда у вас такой хлеб? — перебил он сам себя, потому что время подходило к жатве и у нас был действительно хороший хлеб. — Я никогда не видывал такой блестящей соломы. Ежегодно присылай мне по три мешка таких же семян; кроме того, в память нашей предпоследней встречи, — когда на твоей шее болталась веревка, — ежегодно в течение двух дней угощай меня и мою свиту в большом зале твоего замка.
— К сожалению, — сказал я, — мне сразу приходится обсчитать моего господина. Я дал слово не входить в большой зал, — и я рассказал Жильберу о клятве, данной мной леди Эливе.
— И с тех пор вы никогда не бывали в доме? — спросила рыцаря Уна.
— Никогда, — с улыбкой ответил сэр Ричард. — Я построил себе на холме маленькую деревянную хижину, в ней ночевал, перед ней чинил суд и расправу… Де Аквила повернул лошадь, его висевший на спине щит колыхнулся.
— Это не беда, мальчик, — сказал он, — я окажу тебе почет позже, через двенадцать месяцев.
— Он хотел сказать, что в течение первого года сэру Ричарду не придется приглашать его на пир, — объяснил детям Пек.
Де Аквила пробыл несколько дней у меня в хижине; Гуг, умевший читать, писать и считать, показал ему отчетный свиток, в котором были написаны названия всех наших полей, а также имена служащих. Мой господин задавал ему тысячи вопросов о землях, о лесе, о пастбищах, о мельнице, о рыбных прудах и о достоинствах каждого жителя долины. Но де Аквила ни разу не произнес имени леди Эливы, ни разу не подошел к дверям замка. По вечерам он пил с нами в хижине. Да, он сиживал на соломе, точно орел, распушивший свои перья; его желтые глаза бегали по сторонам, и, разговаривая, он, точно орел, перескакивал с одного предмета на другой, но всегда быстро устанавливал между ними связь. Бывало, он немного полежит спокойно, потом солома зашуршит, де Аквила задвигается и начнет говорить, да порой так, точно он сам король; нередко он высказывал свои мысли в притчах и баснях, и, если мы не сразу понимали их значение, толкал нас под ребра своим мечом в ножнах.
— Слушайте, вы, мальчики, — сказал он однажды. — Я родился не вовремя. Пятьсот лет тому назад я сделал бы Англию такой страной, которую не смог бы покорить ни один датчанин, саксонец или норманн. На пятьсот лет позже нынешних дней я сделался бы таким советником королей, какие никогда не грезились миру. Все это здесь, — прибавил де Аквила, постучав по своей крупной голове, — но в наш темный век моим способностям нет простора. Теперь Гуг более подходящий человек, чем ты, Ричард. — И его голос зазвучал хрипло, точно карканье ворона.
— Правда, — согласился я, — без Гуга, без его помощи, терпения и выносливости я ни за что не удержал бы в своих руках замка и земель.
