Становление иранской регулярной армии в 1879—1921 гг. - [28]

Если говорить об отношении войск и власти, то отчетливо было видно, что преданность шаху не только сарбазов, но и голямов была более чем сомнительной: им было безразлично, кто сидел на престоле и существовал ли такой вообще.

В. А. Косоговский в своем секретном донесении в Генеральный Штаб в 1897 г. сообщает о сборе пехотного лагеря, инициированного персидским военным министром Фарман-Фармой. Донесение позволяет наглядно представить степень боеспособности и боеготовности регулярной армии. Пехотный лагерь, собранный впервые после многих лет, разбили в 8–9 верстах от Тегерана. Место, выбранное для лагеря, было неровным, каменистым, и, учитывая время проведения мероприятия — август, находилось на самом солнцепеке Вода, проведенная к лагерю, была мутной и грязной. Сарбазы помещались в палатках, размещаясь прямо на земле[279]. В лагере находилось всего лишь 3 фоуджа, остальные войска были стянуты лишь ко дню шахского смотра (7 августа 1897 г.). Фарман-Фарма хотел стянуть в лагерь весь Тегеранский гарнизон, но сарбазы наотрез отказались идти в лагерь до тех пор, пока им персидское правительство не выплатит задолженность. Упомянутые фоуджи Фарман-Фарма заставил придти, прибегая к следующим уловкам: фоудж Харагани прибыл потому, что его командиром был адъютант начальника Главного Штаба Баши-Везир-Низам. Фоудж Фарагани пришел потому, что командиром его являлся сын друга Фарман-Фармы. Фоудж Ардебиль-Мяшкин прибыл из Ардебиля в Тегеран, и ему было сравнительно легче подняться из города в лагерь, чем другим фоуджам, окончательно обосновавшимися в Тегеране[280]. Однако и этот фоудж был привлечен в лагерь хитростью военного министра: фоудж Ардебиль был назначен в составе гарнизона города Кермана, Фарман-Фарма предложил на выбор — или перемещаться в Керман в августе по невыносимому зною раскаленных пустынь, или же идти осенью, когда будет прохладно, но за это отбыть в лагерь. Ардебильцы предпочли последнее. Даже конница голямов не пожелала выйти из города в лагерь, в связи с неуплатой содержания и недостатком снаряжения, но все же была выведена из Тегерана лишь накануне шахского смотра.

Самыми упорными оказались артиллеристы, подстрекаемые самим начальником артиллерии сардаром Амин- Низам-Амир Топхане, имевшим личные счеты с Фарман-Фармой. Артиллеристы категорически потребовали выплаты всей задолженности, в том числе и су точных — «джире», никакие уговоры и торги военного министра не подействовали[281].

В лагере не было организовано централизованного питания, сарбазы, получая суточных 5 шаи (0,5 копеек) в день, да и то нерегулярно, жили впроголодь, питались преимущественно фруктами и зеленью. При этом утром и вечером, по 8 часов в сутки, персидские офицеры проводили занятия, заставляя полубосых сарбазов, в зимних мундирах, ввиду отсутствия летней формы, маршировать по камням. Сложились такая ситуация, при которой сарбазы не только не получали причитавшегося им жалования, но и не имели возможности заработать себе на пропитание.

Результат подобного отношения был более чем очевиден: массовые болезни сарбазов, без получения какой бы то ни было медицинской помощи, и в итоге повальная лихорадка, которая спровоцировала распространение эпидемии брюшного тифа, о котором ни шах, ни посетители европейцы не подозревали[282]. Плюс ко всему холодные ночи, следовавшие за знойными днями, уносили из сарбазского лагеря не менее трех человек в день. При этом хоронили умерших солдат в окрестностях лагеря, не соблюдая мер предосторожности.

Накануне и в день смотра, к лагерю начали стягиваться длинной, нестройной вереницей сарбазы из Тегеранского гарнизона. Не только офицеры, но и многие командиры частей, приезжали и уезжали на ослах и мулах, сидя, как иронически подметил Косоговский, по чинам в 1, 2 и даже 3 класса, т. е. по одному, по двое и по трое на одном животном[283]. Заметим, что животные для горной артиллерии «топхане-кухестани», были наняты лишь на время смотра, прямо на базаре у погонщиков вьючных животных. Во время самого смотра шаху был продемонстрирован церемониальный марш, который, по замечанию Косоговского, не выдерживал никакой критики. После этого Фарман-Фарма представил шаху в качестве новинки гимнастические упражнения, которые включали в себя следующие упражнения (передается язык и стиль оригинала. — O. K.): «лазания по шатающимся столбам; прыжки через деревянную кобылу, на которую, за неимением подъемных приспособлений, клали по 4 сарбаза, прыгали также через верблюда; неумелое фехтование на ружьях; перемещение на ходулях; живые пирамиды из 15–20 человек»[284]. Важно заметить, что среди гимнастов сарбазов не было, это были переодетые воспитанники военного училища. Итак, данный пехотный лагерь олицетворял собой общее состояние не только регулярной армии, но и всей государственной структуры Ирана. Заметим, что выделенная часть денег для смотра, на 9/10 была присвоена Фарман-Фармой и, естественно, не дошла до назначения. В результате, шах отстранил Фарман-Фарму от должности военного министра[285].

Таким образом, в персидской регулярной армии повсюду была видна беспорядочность: при комплектовании, в обеспечении оружием, обмундированием и снаряжением, в службе, назначении на должности, в учреждениях и в администрации. При данных условиях невозможно было требовать, чтобы поведение войск не являлось таковым. Понимая и предвидя последствия данной ситуации Наср-эд-Дин шах в 1879 г. выразил желание и предпринял попытки к преобразованию персидской армии