Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны) - [36]

— Не думаю, — улыбается Анька. — Скорее, профессиональный божий одуванчик…

— Я беременна, — вдруг тихо говорит Ирочка. — Я беременна, понимаешь? А ты тут шуточки шутишь.

Она запрокидывает голову назад, чтобы удержать выступившие слезы.

— Ах ты, боже ж мой! — всплескивает руками Анька.

Выходит, дело и впрямь нешуточное. Она обнимает подругу, одновременно прокручивая в голове варианты, припоминая фамилии знакомых хирургов, акушерок, гинекологов. Аборт — страшная вещь, особенно первый. А Ирочке уже двадцать пять, не девочка. Даже если за деньги, даже если у своего, многажды проверенного врача, никогда не знаешь, чем это кончится. Чуть что не так — и все, уже никогда не родишь, не возьмешь на руки своего ребеночка. Что может быть хуже такого несчастья?

— Ируня, ты только не кричи, ладно? Ты ему рассказала? — Анька произносит каждое слово осторожно, с расстановкой, как будто переступает по опасному, чреватому лавиной снежному склону. — Он знает?

Ирочка часто-часто кивает. Слова застряли у нее в горле и не могут прорваться наружу.

— Ничего-ничего-ничего… — частит Анька торопливым речитативом.

Но теперь уже поздно, ничего не поделаешь, сколько ни тараторь: стронулась с места лавина новой истерики, покатилась по склону, набирая скорость и силу, руками не остановишь, речами не заговоришь.

— Он… сказал… аа-а!.. — Ирочка судорожно выплевывает слова в промежутках между приступами рыданий. — Он… сказал… это… не его… дело… Сама… нагуляла… сама и… аа-а!..

— Вот же сволочь! — с чувством произносит Анька и смотрит на часы.

Сволочь-сволочью, но политинформация вот-вот закончится, а значит, скоро сюда нахлынут девки со своими сигаретками и журналами. Пора уматывать. Она присаживается на корточки перед Ирочкой и встряхивает подругу за плечи. Голова дюймовочки безвольно мотается из стороны в сторону, слезы льются ручьем, лицо все в черных потеках. Жалко, сколько туши ушло…

— Так! — решительно говорит Анька. — Кончили! Хватит! Сейчас тут будет весь отдел. Умойся и уходим. Быстро!

То ли почти все слезы выплаканы во время предыдущих приступов, то ли возымела действие Анькина решительность, но Ирочка подчиняется и, всхлипывая, бредет к умывальнику. Они покидают курилку как раз вовремя: навстречу им по коридору, вытряхивая из пачек сигареты, движется просвещенный новой политической информацией отдельский народ. Все деликатно избегают смотреть на распухшую от слез физиономию Ирочки. Мимо проходят Роберт с Валеркой Филатовым.

— И все равно, хорошо, что нашелся этот Ярузельский, — говорит Валерка, продолжая начатую беседу. — Я уже боялся, что придется нашим входить. Не то чтобы мне особо нравились поляки, но…

Валерка толкает дверь мужской курилки, и продолжение фразы теряется в густых облаках сигаретного дыма. Курят в отделе все. Роберт объясняет этот факт тем, что при победившем коммунизме люди намного чаще и качественней общаются. А общаться удобней, когда на столе стакан, а в зубах сигарета. И если стакан в рабочее время доступен далеко не всегда, то курево — пожалуйста, за милую душу.

В комнате Анька предусмотрительно усаживает подругу за свой стол, спиной к двери. Ирочка снова пребывает в состоянии прострации.

— Ируня, — говорит Анька. — Если тебе нужна помощь, то только скажи…

Дюймовочка поднимает на нее отсутствующий взор:

— Что?

— Помощь, — повторяет Анька. — Чем тебе помочь?

— А как ты можешь помочь? — скорбно вопрошает Ирочка. — Чем тут поможешь?

— Ну, не знаю… Может, тебе понадобится врач…

— Для аборта? — перебивает ее Ирочка. — Нет, спасибо. Мама найдет, у нее хорошие знакомства.

— Да-да, конечно…

Помолчав, Анька тихо добавляет:

— А может, оставить? Будет у тебя ребеночек…

Ирочка смотрит на нее как на сумасшедшую:

— Ты с ума сошла… Мать-одиночка — это ведь… это ведь… — она долго ищет подходящее слово и наконец находит: — это ведь неудачница!

Анька пожимает плечами.

— Как хочешь. Смотря что считать удачей.

— И вообще, — продолжает Ирочка, — тебе легко говорить, ты уже замужем. А меня с ребенком кто выберет?

— Кто выберет, кто выберет… — передразнивает Анька. — Сколько раз повторять: выбирать должна ты. Ты, а не тебя…

— Ладно, хватит… — Ирочка машет рукой, словно отсекая глупые Анькины рассуждения. — Я бы лучше выпила, вот что. Я бы сейчас напилась. Так, чтобы до чертиков. Я бы…

Но как раз в этот момент Ирочку прерывает голос начальника группы Зуопалайнена. Правда, обращается он не к Ирочке, а к Аньке:

— Анна Денисовна! Вы не могли бы подойти на минутку?

Ирочка испуганно замолкает.

— Не пугайся, — успокаивает ее Анька, — это всего лишь Зопа. Как говорит Робертино, нам ли Зопы бояться? Мы в ней живем… Потом договорим, ладно? Ты только не уходи никуда, сиди здесь. Хорошо?

Она целует подругу в щечку и идет к «Приюту убогого чухонца». Хозяин кабинета галантно поджидает ее у входа, приглашает садиться и закрывает дверь. Анька поеживается и выдает самую лучезарную из своих улыбок. «Интересно бы узнать, к чему все эти церемонии… — думает она. — Впрочем, Машка утверждает, что он совсем не вредный, хотя и мог бы».

Первая часть характеристики обнадеживает, зато вторая тревожит.