Станция на горизонте - [2]

«Они убегают в бесконечность», — подумал Кай. Спина лошади под ним равномерно поднималась и опускалась, долгий и дальний, тянулся куда-то рельсовый путь. Кай крикнул Барбаре:

— Придержим лошадей, сейчас должен пройти поезд…

По земле прошла дрожь, в глубине ее нарастал гул. Провода на железнодорожной насыпи вдруг зазвенели металлом и запели высоким голосом, состязаясь с грохотом, что становился все сильнее; по равнине, взблескивая, побежала цепочка сигнальных фонарей, словно нить из застывших капель молнии; бесшумно поднялось сигнальное крыло семафорной мачты. Над рельсами, вспыхнули огни локомотива и погнали перед собой широкое пятно бледного света: мимо зрителей пронесся экспресс — череда длинных, ярко освещенных вагонов, в окнах виднеются люди, вот кто-то прижался к стеклу — мужчина, женщина? Поезд промчался мимо, над пустошью уже пестро замелькали его задние огни, и гул рельсов стал затихать.

Кай спокойно сидел в седле, натянув поводья. Словно комета, пролетел сквозь ландшафт светящийся остров, неведомо откуда взявшийся и неведомо где скрывшийся, и в нем были люди, которые за несколько часов до того случайно сошлись вместе, а несколькими часами позже поспешат разойтись, — фрахт человеческих судеб, летевший сквозь тьму в освещенных купе, а за ними вихрем катился клубок тайн, обращаясь в фантастический соблазн, — над краями равнины, из туч и теней, из ночи и земли, казалось, звучат голоса, сбивчивые и сбивающие с толку, море, прибой, что накатывал волнами и звал…

Первый удар грома раскатился над пустошью. Кай распрямился. Он улыбнулся Барбаре и взялся за повод ее лошади.

— Барбара, вы были правы, я хочу уехать, прямо сейчас. Будьте здоровы, я благодарен вам за прекраснейшее мгновенье…

Он отпустил поводья и хотел ускакать. Только лицо девушки еще удерживало его, что-то еще надо было сказать, что-то определенное и важное, но оно не укладывалось в слова, не могло себя выразить неуверенно ступающими понятиями, проскальзывало между ними и тонуло в водовороте образов. Торопливо, почти жадно ухватился он за первое, что подвернулось, и крикнул:

— Я приеду опять…

Но и это было невпопад, однако время поджимало, оно ожило, словно каждая упущенная минута была целой жизнью, лошадь повернула и била копытом, заразившись нетерпением, всадника…

Тут юная Барбара подняла голову и сделала какое-то движение — Кай понял. Он снова повернул шею лошади, ему хотелось большего: подъехать к девушке поближе, он знал — она будет тихо лежать у него на груди, но знал также, что слово «нет» пока еще сильнее, затаенные чувства лежали глубоко, в эту кровь нельзя было заронить тревогу, и он обуздал себя за секунду перед тем, как едва не вскипела волна, властно повернул лошадь, помахал Барбаре рукой и, не ответив на ее взгляд, галопом пустился вниз по склону, к своему дому. Впереди него серебристой лисой сквозь траву летела собака.

Кай въехал во двор, отвел лошадь в стойло, принялся сам ее вытирать, но скоро перестал, отдал конюху щетки и попону и поднялся к себе в комнаты.

Там стояли огромные кофры, подавляющие и властные; окованные металлом, со сбитыми углами; они были потерты и поцарапаны со всех сторон, зато пестро облеплены ярлыками и наклейками отелей, каждый ярлык — станция, череда дней, взблеснувших, как чайки, воспоминание… На ребре одного кофра, переходя с одной стороны на другую, характерный ярлык отеля «Мена Хаус» — пальмы, пустыня, пирамиды, шиферно-серый Нил, военный оркестр, играющий перед столовой для пастухов, площадки для гольфа хелуанского гранд-отеля, заходы солнца за Асуаном; отель «Водопад» — поездка на медлительной арбе прямо в небо нефритового цвета; а вон там наклейка отеля «Галле Фейс» в Коломбо, где прибой добрызгивал почти до окон и где в зале мавританского стиля, наполненном жужжаньем вентиляторов, безмолвно стояли за колоннами два десятка боев-индийцев во всем белом, дожидаясь приказания одинокого гостя принести ему содовой и зеленых сигар; гранд-отель «Гардоне» с его пошло-открыточным видом на озеро Гарда — поездка на моторной лодке сквозь бурлящую пену и солнечный свет, Мод и вечера в Сан-Виджилио; коричневая багажная квитанция железной дороги в Андах — лазанье по скалам и карабканье через пропасти в Кордильерах, на одной из станций — индейский ребенок, еще трогательно беспомощный в движениях, смотревший из слишком просторного пончо потрясающими глазами столетнего старца; таможенные штампы Буэнос-Айреса, Рио — ночи под тропической луной, овеянные пассатом, американка и негр из пароходного оркестра; отели «Медан», «Палас», «Гранд-Ориент», «Приют чужеземца» — яванское высокогорье, бронзовые девушки и ночь напролет гулкий перезвон тысяч гамеланов note 1… Каждая наклейка была прошлым, каждая становилась теперь будущим, призывом вновь окунуться в жизнь. Эти громоздкие кофры, дерево, латунь и кожа, большие, угловатые и неуклюжие, — ночью в усадьбе посреди пустоши они были радиопередатчиками внешнего мира, антеннами бытия, а их пестрые поблекшие наклейки источали мелодию чужбины.

Кай достал легкий дорожный чемодан, открыл замки, навстречу ему лениво зевнули пустые отделения, вскоре до отвала наевшиеся бельем, костюмами и другими вещами.