Стамбульский оракул - [48]

— Вы сами увидите, — сказал он и исчез.

И он увидел. Приемная была не больше классной комнаты в Робертс-колледже, зато ее потолок вздымался ввысь, словно это был собор, а не дворец, стены украшала красная и зеленая изразцовая плитка. У стены стоял квадратный диван красного дерева, на нем сидел и сам великий визирь. Нервной повадкой и глазами цвета неспелого винограда он напоминал грызуна. Грызуна в белой накидке и зеленом тюрбане. При виде гостя он слегка привстал в знак приветствия:

— Мой друг. Надеюсь, вы добрались без происшествий?

— Благодарю вас. Ваши слуги весьма предупредительны.

Визирь сжал руки и наморщил нос, оценивая ответ. Все его внимание было отдано преподобному, однако присесть он ему не предложил. Да и некуда. Преподобный не знал, было ли в этом намерение унизить его, — да какая, в сущности, разница.

— Не хотите ли чая? — спросил Джамалудин-паша. — Или кофе?

— Нет, благодарю вас.

— Дворцовые кухни славятся своим кофе, — настаивал визирь. — Уверяю вас, вы не пожалеете.

— Я в этом совершенно уверен, — ответил преподобный, поправляя воротничок. — Но тем не менее вынужден отказаться. Я беспокойно сплю в последнее время, чашка кофе в столь позднее время совсем лишит меня ночного отдыха. Надеюсь, вас не обижает мой отказ.

— Пустое.

Великий визирь прошептал несколько слов слуге, и тот немедленно удалился через потайную дверь в задней стене. Они сидели в молчании, потом дверь отворилась, и в комнате показался тот же слуга, на сей раз с чашкой чая на серебряном подносе.

— Полагаю, — сказал Джамалудин-паша и помешал сахар ложкой, — вы в курсе последних новостей о наших отношениях с русскими.

— Да, — ответил преподобный. — Я читал во вчерашней газете.

— Тогда вы догадываетесь, как нас беспокоят те домыслы, на которые опирается царь в своем заявлении. Однако по зрелом размышлении надо признать, что ничего серьезного за этим не стоит и все, чего мы хотим, — это покончить со всей историей как можно скорее.

Преподобный промямлил что-то, что можно было принять за согласие.

— Разумеется, мы не можем принять требования царя.

— Разумеется.

— Его угрозы совершенно беспочвенны, — сказал визирь, однако интонация была вопросительной.

— Судя по всему, да.

— Мы хотели бы знать точно. Полагаю, вы не владеете информацией, которая пролила бы свет на серьезность его намерений и на последствия — если мы откажемся платить требуемую компенсацию?

— Нет, — ответил преподобный. — К сожалению, мне ничего не известно.

— И у вас нет никаких полезных связей с русскими?

Преподобный переступил с ноги на ногу и скрестил руки на груди — Джамалудин-паша знает о его недавних встречах с русскими. Но служить посредником между двумя непредсказуемыми державами — нет уж, увольте.

— Ничего полезного для нашего правителя.

Джамалудин-паша улыбнулся и погладил кончик носа.

— Очень хорошо. А помимо этого? Как идут ваши дела?

— Весьма неплохо, — ответил преподобный. — Робертс-колледж не меняется. Статья о религиозных обрядах езидов продвигается вполне успешно, скоро выйдут мои новые переводы.

Джамалудин-паша кивал в такт его словам и сосредоточенно смотрел на полы белой накидки. По-видимому, его гораздо больше занимали собственные мысли, он сжимал губы, как бывает при обдумывании сложной моральной дилеммы, потом посмотрел на преподобного и спросил:

— Надо думать, кроме рассказов о ваших академических успехах, вам нечем больше поделиться?

— Нет.

— А Монсеф Барк-бей?

Преподобный развел руками:

— Да, надо сказать, события приняли неожиданный оборот.

— Какой же?

— Монсеф-бей и госпожа Коэн решили, что больше не нуждаются в моих услугах.

— Отчего?

Преподобный собрался с мыслями:

— Непреодолимые обстоятельства. Так они выразились.

— Вы не подозреваете настоящую причину? Вы не потребовали объяснений?

— Они уведомили меня о своем решении письмом, в котором очень ясно говорилось, что они не намерены обсуждать причины. Думаю, у бея денежные затруднения.

Великий визирь надавил на переносицу большими пальцами.

— Так у вас нет никаких предположений о том, что привело к вашей отставке? Не мог ли Монсеф-бей разгадать ваши истинные намерения?

— Это первое объяснение, которое пришло мне в голову, — ответил преподобный.

Он вернулся к случаю в библиотеке. Кто угодно мог заметить, как он берет те бумаги со стола, — Элеонора, господин Карум, госпожа Дамакан, но даже если кто-то его видел, даже если бы он точно знал, что его поймали на месте преступления и поэтому отказали от дома, делиться с великим визирем он уж точно не собирался.

— Я тщательно взвесил каждый свой шаг в доме Монсефа-бея, — продолжал он, — и могу уверенно сказать, что не дал ему ни малейшего повода заподозрить меня.

— Ни малейшего?

— Нет, — преподобный выдержал долгую паузу, делая вид, что он действительно взвешивает каждый свой шаг, — ни малейшего.

— Что ж, — сказал Джамалудин-паша, — остается только сожалеть. К счастью, за Монсефом-беем наблюдают и другие близкие к нему люди.

Он сделал глоток чая, преподобному же оставалось только гадать, кто были эти неведомые соглядатаи.

— А как ваша ученица?

— Госпожа Коэн?

— Да, госпожа Коэн. Вы, помнится, как-то назвали ее вундеркиндом?