Стальные когти - [7]

— Вот так вот, парни, — сокрушался он потом в пивной, куда заходил с другими унтер-фюрерами каждый день, — я трахал ее так, что с меня градом катился пот, моя задница летала туда-сюда, точно молотилка, — а она зевала. Словно я спросонья чесал ей спину.

Гауптшарфюрер Метцгер был не слишком умным человеком, и не зря его прозвали Мясником. Однако даже в не очень-то сообразительной голове здоровяка постепенно сформировалась мысль о том, что с его супругой явно что-то не в порядке. Вот что он сказал своим дружкам за столиком в пивной через несколько недель по возвращении из России:

— Тут что-то не так, парни, это точно. Молодая здоровая женщина должна была бы хотеть этого каждую ночь, тем более что ей пришлось провести так много времени вообще без мужчины. Если я только узнаю, что в ее постели побывал кто-то другой, я… я… — Он задохнулся от ярости и сделал быстрое движение правой рукой, точно отсекая что-то, что находится у каждого мужчины внизу живота. У его приятелей не осталось ни капли сомнений в том, чего лишится тот парень, которого Мясник вдруг застанет вместе со своей блондинкой-женой.

После этого Метцгер дважды словно ненароком забегал домой в середине дня, однако каждый раз заставал Ханнелоре одну, одиноко сидевшую в квартире. Однажды, когда за ним заехал «кюбельваген»[9], чтобы отвезти его в расположение части, гауптшарфюрер специально дождался, когда машина свернет за угол, выскочил из нее и проскользнул в сигарную лавочку Гаккеншмидта, где провел битых два часа, следя за подъездом дома. Но никто подозрительный туда за это время так и не проник.

В конце концов Метцгер решил специально заплатить шестнадцатилетнему итальянцу Марио, помогавшему здесь своим родителям, работникам военных предприятий Падерборна, присматривать за домом в качестве привратника, чтобы тот проследил за поведением Ханнелоре. Марио должен был немедленно оповещать Метцгера обо всех подозрительных субъектах, которые захаживали бы в его отсутствие в квартиру гауптшарфюрера.

Но, несмотря на то, что этот маленький итальянец отнесся к выполнению поручения Мясника с удивительной ответственностью и добросовестностью, ему было нечего доложить Метцгеру. Лишь один-единственный раз к Ханнелоре зашел один молодой клирик из близлежащего католического храма, по ошибке решивший, что женщина придерживается католического вероисповедания.

— Вы только понимать — священник! — возбужденно выкладывал Марио Метцгеру на своем ужасном немецком однажды вечером, когда Мясник, пошатываясь, пришел домой из пивной. — А ведь им хотеть только это, синьор. — Он соорудил из своего большого и указательного пальца кольцо и стал остервенело тыкать туда указательным пальцем другой руки. — Девочек не иметь, всегда думать об это. — Он снова проделал свои непристойные движения, уставившись на Метцгера горящими глазами.

Но тот оттолкнул его, прорычав:

— Нет, чертов ты макаронник, большинство этих священников даже не знают толком, для чего Господь наградил их членами. А если и знают, то занимаются лишь суходрочкой — ведь стоит им согрешить с живой женщиной, и они попадут прямиком в ад. Вот почему у них ладони обычно заростают волосами — они слишком много дрочат. — И он, качаясь, направился вверх по лестнице.

* * *

Но когда с танкового завода в Штутгарте стали прибывать первые «тигры», гауптшарфюрер Метцгер получил наконец первое подтверждение того, что его подозрения в отношении Ханнелоре были, скорее всего, обоснованными. Марио, как обычно, встретил его под лестницей и сделал свой отчет:

— Ничего, синьор. — Мальчишка выразительно пожал плечами. — Никто не приходить.

Метцгер показал на расстегнутую ширинку Марио.

— Возможно, ты сам приходить к ней. — Он передразнивал ломаный немецкий Марио. — И мало-мало дрочить, а?

Мальчишка густо покраснел и принялся лихорадочно застегивать ширинку. Метцгер протопал по лестнице вверх. На его широком глуповатом лице играла беззаботная улыбка. Но она немедленно исчезла, когда Ханнелоре крикнула ему:

— Обязательно вытри свои проклятые грязные сапоги, прежде чем вваливаться в квартиру!

Метцгер побагровел и с яростью уставился на дверь, точно перед ним был один из новобранцев, которого он хотел поставить на место. Однако прежде чем войти в их маленькую квартирку, он все равно старательно вытер ноги — так, как сказала ему жена.

Ханнелоре полулежала на диване в одной черной ночной рубашке из искусственного шелка. Почему-то ее щеки покрывал румянец. Судя по всему, на ней не было трусиков. «Очевидно, это из-за жары», — решил про себя Мясник.

— Ну что, вытер сапоги? — спросила она, не глядя в его сторону.

— Да, — прорычал он. — Я вытер оба своих сраных сапога. Тебе не нужно кричать мне об этом — я же не глухой.

Она села, широко раздвинув ноги. В глаза Метцгеру бросилась густая поросль темных волос внизу ее живота.

— Послушай, Ханнелоре, неужели ты должна сидеть вот так? — пробурчал он, стягивая с себя кожаную портупею с кобурой.

— Как? — Она посмотрела на него с вызовом.

— Точно шлюха с Реепербана[10] ценой в пять марок за час, — процедил Метцгер и ткнул себя толстым пальцем в грудь. — Черт побери, я — старший унтер-фюрер батальона СС «Вотан», человек, который не раз проливал свою кровь за отечество, народ и фюрера. У меня есть определенное положение, которому я должен соответствовать.