Стальные Фермопилы - [7]

А его последний выстрел ещё впереди.

В голове зазвучали слова: «Останется только три снаряда».

— Четыре. Пока… — На губах пузырилась кровь.

Пальцы ухватились за утоптанные колосья, и, раздвигая пустые гильзы, сержант начал рывками ползти к пушке.

«Она заряжена, осталось только нажать спуск. Только нажать…».

И он полз, а вокруг него пули перемалывали в пыль колосья ржи.

«Окружили. Рядом уже. Успеть… должен…».

Ткнулся головой в сошник. В этот момент попало по обеим ногам и сразу под лопатку. Сильно попало.

— Ы-ы-ы… — завыл он, чувствуя, как уходят последние силы.

Стиснув зубы, и карабкаясь вдоль лафета, Николай добрался до казенника. От него и щитка, с искрами, рикошетили пули. Ещё две тупо ударили в спину, почти в то же место, где уже била толчками кровь, но он успел протянуть руку.

«Полковушка» выстрелила.

Сиротинин уже не мог увидеть, как взрыв разрушил часть моста и уничтожил ещё трёх солдат противника, в этот момент перебегавших на другой берег.

Последний выстрел сделал уже мертвец.

Его тело сползло вниз и откинулось от лафета, приняв в себя ещё несколько пуль.

И наступила тишина.

Только шелест ржаного поля под ветром пел свою непрерывную песню.

* * *

«— Я не могу, — рыдала Алеся ткнувшись в плечо Протасову, — как страшно, мамочки…

Она давно не смотрела на то, что творилось перед ними. А парни молчали, катая желваки и сжимая до боли пальцы в кулаках.

— Вы идите, ребята, — голос Валентинова был глух, — Олег, отведи Алесю домой. Я тут ещё немного побуду.

Протасов кивнул и нажал кнопку «Возврат» на браслете.

— Ничего не поменялось. Ничего мы не поменяли… — с горечью произнёс Валентинов.

Он поднял камеру и навёл на поле, максимально приближая на экране всю разбитую немецкую технику.

— Теперь никто не скажет что этот подвиг выдумки. Я всё сниму. Всё.

На сердце у парня было тяжело. Мутило, и кружилась голова. Звуки разрывов, даже приглушенные защитой стазиса, каждый раз отдавались пробками в ушах. Но он держался, как мог. Перед ним был пример. Перед ним был герой. Герой, не покинувший позицию и, вопреки приказу на отход, бивший врага, пока были снаряды и патроны. Пока были силы.

— И осталось три снаряда…».

* * *

Из-за густого пучка ржаных колосьев показался ствол карабина, затем выглянула голова в характерной каске. Немец внимательно огляделся и подал знак назад. Прикрывая друг друга, на вытоптанную и перепаханную взрывами площадку, со всех сторон вышли солдаты. Держа наперевес карабины, обошли всё вокруг, внимательно осматривая и переглядываясь.

Один из них, с погонами фельдфебеля, остановился у тела Сиротинина. Он долго и пристально смотрел в молодое лицо мёртвого русского. Присел, не отводя глаз. Покачал головой, достал блокнот и, ещё раз всё оглядев, принялся записывать. Затем поднялся и крикнул:

— Бауэр. Краузе.

Подбежали двое солдат.

— Оберягер, Вашему отделению — проверить вон ту рощу. — Он обозначил направление рукой. Бауэр козырнул и после коротких команд, группа солдат направилась к роще, откуда, по докладам наблюдателей вела огонь русская батарея. Фельдфебель повернулся к оставшемуся и протянул записку:

— Краузе, доставьте донесение обер-лейтенанту. И побыстрее.

Посыльный скрылся в море ржи. Фельдфебель расставил остальных солдат в охранение, а сам сел на лафет рядом с убитым.

Он многое повидал. Воевал в Испании, Франции, Польше…

Но такое видел в первый раз. Этот русский солдат потряс Вильгельма Бюлова до глубины души.

«Доннерветтер! Проклятый фанатик! Хотя нет, это не фанатизм, это другое. Что-то другое. Но что?

В русского стреляли все его солдаты. Он сам стрелял в него. Почти в упор. Пули рвали тело, но этот русский канонир упорно полз к пушке, оставляя за собой кровавый след. Полз, чтоб выстрелить.

И он выстрелил! Пробитый множеством пуль, он выстрелил!»

Бюлов повернул голову и посмотрел на три снаряда, лежащие рядом с левым колесом. Аккуратно соложеные, они смотрелись дико среди беспорядочно разбросанных стреляных гильз. Затем осмотрел лежащие вокруг пустые ящики. Один, совсем рядом, закрытый. Он протянул руку и открыл ящик.

Пуст.

— Майн Готт! — Вырвалось из груди.

«У русского оставалось только три снаряда. Он выстрелил почти все. А когда мы окружили его, то отстреливался из карабина, каким-то звериным чутьём определяя наше расположение в густых травах этого поля. Он убил рыжего Макса и Нотбека, ранил Кёлера, Альбрехта, Вельтмана, а Шульц скоро присоединится к Нотбеку. А что натворил своей пушкой этот русский там?»

Фельдфебель поднялся и посмотрел на поле. Мрачная картина.

«Мой Бог! Какой разгром! Десяток танков, бронетранспортёры…

Сколько погибло бравых ребят под осколками снарядов? Они были отличными солдатами. Но погибли. И это сделал он один! Значит, этот русский лучше?»

* * *

— Чертова русская артиллерия.

Обер-лейтенант Генрих Хенке выбрался из танка. Хмуро посмотрел на ещё горящие коробки панцеров.

— Чертовы русские канониры.

Спрыгнул на землю и открыл фляжку с коньяком, за которой и лазил в танк. Напряжение его не покидало. Сделал три глотка и глянул на поле.

«Это не бой, это избиение. Скрытая русская батарея подавляла все попытки развернуться в боевой порядок. Даже когда пришел приказ отойти, била отходящие ролики как в тире. Полностью сгорело пять танков, серьёзно повреждены шесть. Два панцера, что неосмотрительно сунулись в реку, вытащат конечно, но…