Стальное поколение, ч. 2 - [72]

Ослепительно яркая струя пламени огнемета — слизывает баррикаду вместе с ее защитниками. Трещат обугливающиеся человеческие тела, кто-то, горя с головы до ног, делает шаг и падает...

Метнувшиеся в темноте силуэты, вскинутый автомат. Палец на спусковом крючке — не до сантиментов.

— Свои! Свои!

— Черт...

— Гас, направо. Прикрой нас.

Один из морских котиков с пулеметом — бросается направо, чтобы залечь на дороге и прикрыть их. Впрочем, никому нет никакого дела до небольшой группы американцев — на территории завода кипит бой между палестинцами и христианскими милиционерами...

Небольшая колонна машин — единственное спасение, с другой стороны — сирийцы наверняка перекроют дороги.

Сам Лэнсдорф вышел из боя невредимым, котики мало понесли потерь — двое тяжело и двое легко раненых, спасло то, что они вели огонь из темноты и выбили пулеметчиков за крупнокалиберными пулеметами. Он перебежал к машине, за которой кому-то оказывали помощь, посветил фонариком. Небо было расцвечено трассерами как на параде Четвертого июля...

— Целы, сэр?

ЦРУшник держал чей-то автомат, возможно того бойца, которому оказывали сейчас помощь. Вид у него был озверелый.

— Какого хрена начали стрелять?!

— Я не знаю! Снайпер начал с той стороны работать!

Выстрел РПГ — взлетел в черное небо подобно комете, лопнул вспышкой...

— Вашу мать, надо вызывать авиацию!

— Сначала, надо уносить ноги отсюда, нах...! Тут сейчас будет половина сирийской армии пополам с фаттаховцами!

— Машина может двигаться?!

— Да сэр.

— Тогда уносим ноги отсюда! Бегом!

О нанесении удара по заводе в Шекаа не могло быть и речи. Это только в фильмах — бравый командир авианосца посылает штаб нахрен — и вот самолеты один за другим срываются с палубы Янки-стейшн[68], неся полный боекомплект под крыльями. В реальности же — должность командира авианосца — самый лучший трамплин на самый верх, к адмиральским погонам и собственному кабинету в Норфолке. И назначают командовать авианосцем не просто так — только тех, кто это оценит. Так что — никакой надежды на помощь в нарушение приказа не было, и никакой надежды на то, что приказ будет отдан — тем более. По администрации — и так били крупным калибром за поддержку Израиля и срыв мирного урегулирования на Ближнем Востоке — и никто не осмелился бы отдать приказ о бомбежке перед самыми выборами.

До посольства — они добрались уже под утро. Потрепанные, раздавшие немалую часть денег, предназначавшихся этому сукину сыну Франжье, с вымотанными нервами — но добрались.

В бейрутском посольстве — Гас Авратакис первым делом налил себе полный бокал виски без льда. Замахнул в три глотка, затем, отставив в сторону пустой бокал из-под виски, несколько минут сидел неподвижно, сдерживая обуревавшую его безумную ярость. Потом — он подошел к телефону в кабинете начальника станции и набрал номер, который помнил на память. Это был прямой номер бейрутского кацы — резидента МОССАДа в Бейруте Джона Элиаха, бывшего офицера израильских ВВС, бывшего ответственного сотрудника ТААС, израильского оборонного концерна, занимающегося производством и торговлей оружием. И последнего сукина сына..

— Я слушаю...

Несмотря на ранее утро — израильский каца уже не спал

— Слушаешь? — чудовищно спокойным тоном сказал Авратакис — слушай, пока можешь

— Гас? В чем дело?

— Ты знаешь, сукин ты сын. Думаешь, об Америку можно вытереть ноги и бросить в угол как грязную тряпку?

— Я не...

— Хорош. Все ты понимаешь. Знаешь что, бывший мой друг. Я человек маленький. И простой. Там, где я родился — за такое полагался нож в брюхо. Но я знаю правила.

— О чем ты говоришь?! — закричал в трубку израильтянин

— Дослушай до конца. Просто дослушай. Когда я вернусь в Вашингтон — первым делом я пойду к конгрессмену Чарли Уилсону и расскажу, какие вы двуличные мрази, и что из-за вас погибли американские солдаты и сорвалась операция особой важности, в которой он лично был заинтересован. Конечно, я не берусь предсказать его реакцию, в конце концов конгрессмен давно дружит с вашей страной — но в уме он это держать будет. Второе — кем бы я ни был, и чем бы я не занимался — я сделаю все, чтобы вам, двуличным лживым, зацикленным на себе ублюдкам жилось как можно веселее на этом вулкане. И чтобы следующий раз, когда вам припрет к заднице, и когда окружающие захотят разделать вас — я сделаю все, чтобы помочь им. Прощай...

Ливан, Бейрут 19 июня 1988 года

У Николая было странное чувство. Как будто он провалился куда-то в прошлое... в ночь, разорванную трассерами... но не Афган, нет. Развалины и шквал огня... он не знал, где это, но точно знал... это было. Он видит это не просто так...

Он был там. Когда то давно, так давно, что его ... и в живых то не было — но он там был.

Точно — был.

Шаркнуло на лестнице — это бы старый район Бейрута, где каждый домик был неповторим своей архитектурой, улицы были узкими и тесными, иногда слишком узкими даже для одной машины, на перекинутых через улицу веревках сушилось белье, крыши были плоскими и на них было не протолкнуться от баков с водой, дизель-генераторов, проводов под током и спутниковых телевизионных антенн. Лестницы здесь были — не внутри дома, а пристроенные, как пожарные — и сейчас по лестнице кто-то поднимался.