Сталину - [2]

Максимум, что мне удалось тогда, это поступить на заочные московские курсы иняз экстерном сразу на третий, выпускной курс. Я на отлично написала четыре контрольные работы – вступительную и три за первые два года обучения. Специализация была «английский язык, письменный перевод». Только что началась перестройка, шел 1986 год.

– Мне четвертого перевод, и двадцать первого перевод… – напевала я строчки Галича. Песня эта гремела на улицах нашего академгородка, начинаясь следующим текстом:

Облака плывут, облака,

Каждый день плывут,

Как в кино.

А я цыпленка ем табака

Я коньячку принял

Полкило.

Облака плывут в Абакан,

Каждый день плывут,

Круглый год…

В 2015 году 10 лет, как ушел из жизни папа, а я все не могу попрощаться с ним, все слышу его родной голос, его жесткий тон:

– Не будешь ты поэтом и переводчиком. Только когда я помру.

Так и случилось, с поэзией по крайней мере… А переводчиком я стала в 1991 году, приехав в Москву голой и босой. Самые трудные годы новейшей истории России, с 1990 по 2000 годы, я жила в Москве. А когда заболел отец, я вернулась.

…в свой город, знакомый до слёз,

До прожилок, до детских припухлых желёз.

Так и продолжаю эти нити: семья физика и медика, Александр Галич, Осип Мандельштам.

С уважением к читателям,

ваша Маша Жиглова (О. Б.)

Сталину © Мария Жиглова, 2015 год

1. Север. Солнце тусклое, как луна.

Пей, писатель, чарочку, пей до дна.

А когда допьешь ты, то твой стол

Станет, брат, широким, как престол.

Ты не пей, дружочек мой, допьяна —

Как звенит гитарная, да, струна.

Рвет на части сердце печаль одна,

Говорит, не жить тебе век, она.

2. Игрушки все побиты

И елка набекрень.

Из этой волокиты

Бегу в хороший день.

Бильярдный кий так ловок —

Качайся, поплавок!

От киевских винтовок

Я нынче занемог.

Лети, лови, катала,

Да собирай деньжат.

Вам показалось мало?

Скупиться не хотят.

Меня забросит, детка,

На этом вираже.

Живой, как птичка в клетке,

Лишь домовой уже.

3. Шутка

Что сегодня пьешь ты?

С горя пьешь уже.

Мы с тобой, Шарапов,

На девятом этаже.

Дом горит сегодня

Третий день уже.

Мы с тобою в лифте

На девятом этаже.

Крест на церкви маковке

Сделал Фаберже.

Мы с тобою, Маша,

На девятом этаже.

Лифт опять заносит

Вкось на вираже.

Кто со мною будет

На десятом этаже?

Родину ты продал

США, верь же.

Мы с тобой застряли

На девятом этаже.

Что же мне поделать

С фильмой этой же?

Кто-то это смотрит

На девятом этаже.

Бог над нами, Маша —

Олечка уже.

Мы себя забыли

На девятом этаже.

Кто-то видит маму

В первый раз уже.

Мы с тобой, младенец,

На девятом этаже…

Сделано четыре

Книжечки уже.

Я опять застряла

На десятом этаже.

Венец

В куски

Разлетелася корона…

В.С.В.

Я не прыгну за борт,

В бурлящую воду.

Я, как ртуть и как зяблик,

Не войду в моду.

Я – как зяблик, щегол,

Ослепительно гол

Мой король, и как в зеркале

Гол дискобол

Греческо-римской

Древней эпохи.

И в этих лучах

Искупались пройдохи.

Мокрые дохи,

Собачьи меха.

Не пылит дорога —

Дорогá и легка.

А вот и прыть

Молодого поэта:

Мы не писали ль

Под прутиком это?

Были ли молоды,

Были ль игривы?

Нет, только голода

В животе переливы.

Я не поэт ли? Не знаю.

Я с краю.

Где-то родилась.

Живу. Умираю.

О, я – поэт

И бываю пророком.

Вот асфодели —

Цветы ненароком.

Я понемногу,

Я самую малость —

В Лете купаюсь

И пяткой купаюсь

Той Ахиллесовой —

В Ахероне.

Нет, недалеко

Мне до короны.

Но за корону

Светлую эту

Мне не платить ли

В осень поэта?

Саркома

Вы садитесь в черное такси.

Не торгует табаком киоск.

А саркома, как ни попроси,

Молча разъедает костный мозг.

Кажется уже, что бога нет.

Что же мне теперь еще сказать?

Милая, Гагарин из ракет

Бога видел? – А пошел летать.

Вы садитесь в черное такси,

А в киоске нету табака.

Что со мною будет, не спросив,

Пробивает час. Пока-пока.

Бьют часы двенадцать. Ночь молчит.

Нет меня уже, и мира нет.

И к тебе когда-то постучит,

Взяв перо, A.C. Кабриолет

Уезжает. Взяв перо, пишу

О болезни. Душно. Человек

У подъезда, я еще дышу:

Бесконечно лишь искусство, краток век.

Я из московского ада…

Я из московского ада,

Сижу в сибирском аду.

Накрашу губы помадой

Лиловой – другой не найду.

Я ведь в аду, однако.

Странен сибирский ад.

Да и в Москве я собакой

Выла; а кто виноват?

И на столе с лиловым

Блеском – печатный лист

Все ж перевода. Новым

Годом, скажи, родились.

Вот я петлю свивала,

Я для себя вила.

Я ведь из ада? Мало,

Мало, видать, смогла.

Я ведь из ада – разве

Я не туда иду

Под пугачевскую разность

С томиком на виду?

Подражание Блоку

Непозволительно любить

так безотрадно…

А кто любви не видел, тот простец.

И тел неласковых струится

беспощадный

Свет. Очи я потуплю наконец.

Тебя. Тебе. Я по ручью тоскую

Из жарких глаз. Ликуя и скорбя,

Мне кажется, что я тебя целую

В объятьях этих. Но, как лето без дождя,

Все бедная душа моя истерта

О труд и прах. Смотрю, дивлюсь на

Русь.

Россия, облаков крылатых стекла

В окне моем. Я, милый мой, боюсь,

Что без тебя не будет мне отрады.

Не знаю, Русь, куда ведома ты.

Ты, бедная, не ведаешь награды.

Приветствую Тебя. Твои черты,

Как в зеркале испорченном, ломая,

Я вижу в сотнях, тысячах людей.

Любовь – печать, с которой умирают.

Любовь страшнее тысячи смертей.

О, безнадежный взор твой из Эдема.

Писать стихи ты, милый, не горазд.

Не можется. Упрямая морфема,

Где ты, красавица? И рифма, верно, даст

Опять пробой. Но – сани на снегу.