Сталинские войны: от мировой войны до холодной, 1939–1953 - [30]

Инициатива Шуленбурга была сугубо личной, но он был немецким послом, и притом только что вернулся в Москву после встречи и беседы с Гитлером в Берлине. Сталин мог принять его подход к Деканозову, как официальное информационное зондирование. Эта интерпретация также пригодна в связи с ростом понимания в Москве, что возможен раскол в немецких руководящих кругах между сторонниками войны с Советским Союзом и теми, кто предпочитает дополнительное сотрудничество с СССР. В этом свете шуленбурговские зондирования выглядят доказательством активности «партии мира» в Берлине. «Теория раскола», как называл её Габриэль Городецкий, циркулировала по Москве в той или иной форме с прихода Гитлера к власти. Эта вера отражала реальность сильной рапаллской традиции в Германии, но она была подавлена марксистской догмой о разделении немецкого капитализма между группами, которые предпочитают территориальную экспансию на восток, и теми, кто желает торговать с Россией. Московская предрасположенность верить в существование «ястребов» и «голубей» в Берлине была усилена многими донесениями советской разведки, включая те, которые были организованы двойными агентами гестапо, внедрёнными в московские шпионские круги в Германии.

Другим событием, которое казалось подтверждало теорию раскола, был драматический полёт заместителя Гитлера Рудольфа Гесса в Британию в мае 1941 года. Гесс перелетел в Британию с персональной миссией заключить мир между Британией и Германией. В Москве этот поворот в делах выглядел таким образом, что целью Гесса было установление мира, который, в свою очередь, проложит путь для англо-германского альянса против большевистской России. Более оптимистичным взглядом было то, что дезертирство (если это дезертирство) Гесса было дополнительным доказательством раскола между теми, кто хочет войны с Россией и теми, кто видит Британию главным врагом. Дезертирство Гесса окрашивало сталинский взгляд на многие донесения разведки о возможной атаке Германии в чёрные тона недоверия. Были ли донесения точны, или были ли слухи распространены теми, кто хотел развязать советско-германскую войну? Сталинские подозрения с этой точки зрения далеко не беспочвенны. Британия использовала дело Гесса для сеяния раздоров в советско-немецких отношениях путём распространения слухов, что он прилетел с официальной миссией формирования англо-германского альянса против России. Ужасной иронией было то, что когда англичане начали убеждаться, что Германия готовит вторжение в Россию, и попытались предупредить Сталина об опасности, им не поверили. В беседах с Майским 2, 10, 13 и 16-го июня британские официальные лица давали ему точные данные о немецких войсковых перемещениях вдоль советских границ. Майский своевременно доложил эту информацию в Москву, но от этого было мало толку.

В этой неясной ситуации Сталин использовал свой собственный разум для оценки гитлеровских намерений: для Германии не было смысла поворачивать против России до того момента, пока с Британией не будет покончено. Зачем начинать войну на два фронта, когда Советский Союз совершенно явно не представлял опасности для Германии? В мае 1941 года Сталин говорил выпускникам военных академий Красной Армии, что Гемания разгромила Францию в 1940 году потому, что воевала на одном фронте, но проиграла первую мировую войну потому, что сражалась на двух фронтах. Это разумное объяснение было усилено во многих докладах разведки, доставленных ему. Например, 20 марта 1941 года генерал Филипп Голиков, начальник советской военной разведки, представил итоговый доклад о временнОм порядке немецких военных действий против СССР. Голиков сделал вывод, что «наиболее вероятным сроком для начала военных действий против СССР является момент после победы над Англией, или после заключения с ней почётного мира. Слухи и документы, гласящие о том, что война против СССР неминуема весной 1941 года, должны рассматриваться, как дезинформация, исходящая от Англии, или, возможно, от немецкой разведки». Голиковский итоговый рапорт Сталину, однако, давал информацию о концентрации немецких (и румынских) войск вдоль советской границы в более взвешенной манере. 5 мая, например, Голиков докладывал, что количество немецких дивизий, сконцентрированных на советской границе, за последние два месяца увеличилось с 70 до 107, включая увеличение танковых дивизий с 6 до 12. Голиков вдобавок указал, что Румыния и Венгрия имеют суммарно 130 дивизий, и что немецкие силы вдоль советской границы ещё более увеличились после окончания войны с Югославией.

Другим источником постоянных предостережений о немецких приготовлениях к войне с СССР были два высокопоставленных шпиона в Германии. «Старшина», который работал в министерстве авиации, и «корсиканец», в немецком министерстве экономики. Между тем они давали в Москву дюжинами донесения, содержащие доказательства приближения немецкого вторжения. На докладе, основанном на информации от этих двух агентов, датированном 17 июня 1941 года, Сталин написал своему начальнику разведки В.Н. Меркулову: «Можешь засунуть свой „источник из штаба немецкой авиации“ в пизду своей матери. Это не „источник“, а дезинформатор». Однако Сталин не комментировал информацию от «корсиканца», который аналогично указывал на надвигающееся немецкое вторжение. Габриэль Городецкий поясняет, что сталинский гнев свидетельствует о правдивости информации о скором нападении, что его и рассердило.