Сталинские соколы - [9]

Быстро меняем курс, пытаясь выйти из зоны обстрела. Осколком разорвавшегося снаряда легко ранен правый летчик, повреждено некоторое оборудование кабины. Снижаемся, между Яновичами и Демидовом замечаем орудийную перестрелку между наступающими немцами и нашими частями. Проходим на низкой высоте и уходим домой, у командира технические проблемы сообщает, что будет садиться на промежуточный аэродром, мы идем на Внуково. Кроме потерянного ТБ, ни один из Мигов домой не вернулся.

После тяжелых боев июля наш полк была временно переведена в Среднюю Азию на отдых на место дислокации 34-БАП, вооруженного двадцатью самолетами СБ. Однако уже к началу октября мой экипаж одним из первых вернулся из сравнительно тихого Среднеазиатского военного округа в Москву, в пекло ВВС Западного фронта. Перебазирование всего полка с матчастью планировалось к десятому октября. А пока мы влились в эскадрилью бомбардировщиков дальней авиации, базирующуюся во Внуково.

Обстановка была хуже некуда. После захвата Киева и Смоленска фашисты, прорвав оборону в районе Юхнова, готовились ударом с Юга захватить Москву. В летных частях панических настроений не было, но все понимали, что для Родины настал критический момент. или «мы», или «нас», причем решиться это в ближайшие недели. Я очень хотел побывать в столице, в которой не был с детства, но нагрузка с первых дней прибытия в новую часть не позволила проведению подобной экскурсии. Ко всему перечисленному, где-то потерялся мой наградной лист за июльские вылеты.

Полк, в котором предстояло действовать нашему экипажу, вступил в войну с июля. Перед входом в столовую я обратил внимание на установленную под навесом черную доску наподобие школьной, на которой жирным мелом были написаны даты и фамилии личного состава – потери полка с начала войны, прямо как хотели сделать мы. Я показал свою слегка помятую тетрадь новому комэску, тот ответил. если хочешь – веди! Только прячь и никому не показывай, если особисты узнают, что делаешь записи, могут и дело завести. На войне всякие дневники запрещены! Думаю, что вести планомерный отчет о действиях всего полка сейчас времени не будет, если что, после войны попробую изложить все в более литературной форме, но какие-то моменты буду записывать и сейчас.

Наступило 4 октября 1941 года, я в составе дежурного звена, в ночь спать не ложимся, возможен боевой вылет.

Цели уточнили только под утро. передовые танковые части, замеченные в направлении Тулы по дороге из захваченного Орла. Взлет на 5.00. Ночь была ясная, но холодная, октябрь в Подмосковье – это не Ташкент. Кожаное пальто не спасает от озноба, по дороге к самолету быстрей надеваю шлем. Почему-то вспоминается вкус азиатских дынь и тепло Узбекистана.

Атаковали немцев с малых высот, над целью сами были атакованы большой группой истребителей. Фрицы сразу же связали наше прикрытие, сбив один самолет. Мы тянули на восток, но уйти в ясную погоду при свете уже наступившего утра от скоростных машин возможности не было. Первым был сбит самолет командира группы, что с экипажем, неизвестно. Немец заходит на соседний ТБ, стрелки ведут заградительный огонь. В этот момент еще один «Мессершмитт» заходит на соседа, пытаемся закрыть самолет товарища собой, огонь пушек принимает наш центральный отсек, где находится кабина борттехника и задние стрелковые установки. Фашист делает еще один заход, теперь уже выбрал нас, третий двигатель загорается. Старший техник должен принять меры для тушения, но ничего не происходит. Открываю дверь в общую кабину, техник безжизненно склонился над пультами управления двигателями, по лицу течет кровь, поднимаю его за плечи, прикасаясь к телу, понимаю – убит. Возвращаюсь на место, двигатель продолжает гореть, у оставшихся моторов падают обороты, огонь в любую минуту может перекинуться на баки, медлить нельзя. Мы над своей территорией, но даже если нет, в такие секунды некогда оценивать последствия поступков, действовать приходится по инстинкту, мы уже не боевая единица и самосохранение требует покинуть горящую машину. Даю команду на покидание и, убедившись, что живые оставили самолет, прыгаю. Приземлились вчетвером недалеко друг от друга, самолет скрылся за лесистым холмом, ни взрыва, ни пожара мы не увидели, странно, неужели двигатель потух при ударе? Думаем, что делать. Местность пустынная, лесок, холмы, по карте определили, что мы где-то севернее Мценска, на границе Орловской и Тульской областей, ни противника, ни наших здесь нет. Несколько минут спорили. искать ли упавший самолет, согласились – не стоит. Решение далось с тяжелым сердцем, но тратить часы на поиски и похороны членов экипажа – а то, что остальные были убиты еще до падения самолета, мы не сомневались – никто из выживших не хотел. Откровенно говоря, мы боялись прихода немцев, которые с начала войны демонстрировали удивительные способности к продвижению, хотя расстояние между нами и передовыми частями вермахта не могло быть менее пятидесяти километров. Стали продвигаться в сторону Тулы. Через несколько часов вышли к деревне Полтево. Сообщили местным жителям об упавшем самолете, попросили похоронить товарищей. Из Полтево на подводе крестьянин довез нас до большого поселения Чернь, там почти под дулом пистолета мы заставили местного председателя выделить нам полуторку до Тулы, куда попали уже в темноте. Из Тулы через комендатуру связались с Внуково, откуда подтвердили наше существование, дальше на машине в Москву, куда за нами прибыл транспорт из полка. В часть мы прибыли поздней ночью и сразу спать. Утром будут доклады и объяснительные. Только с утра мы по-настоящему оценили вчерашние события. Как командир я потерял сразу и самолет и четверых членов экипажа, с которыми прослужил и пролетал больше года. Вчерашний вылет не ограничил свою кровавую жатву только моим экипажем, самолет командира группы пропал без вести, третий ТБ вернулся весь изрешеченный, в экипаже есть раненые, но стрелки утверждают, что бортовым оружием сбили один «Мессершмитт», хорошо, если ту самую сволочь, которая нас вчера так уделала.