Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - [185]
Внутренние отношения в красных партизанских соединениях — свары, драки, матерщина, мордобой, своеволие, доходящее до самодурства, многих командиров и комиссаров еще больше усиливают определенные параллели. Ассоциации возникают не с отрядами до одержимости пламенных герильеро и не со скрепленными уставщиной и корпоративными понятиями (обычаями) военными частями. На ум приходит другой тип вооруженной организации — уголовные банды, перед которыми в тот момент сообразно требованию ситуации вышестоящие главари поставили диверсионные или разведывательные задания. Причем речь идет не об общем эмоциональном восприятии, не о ярлыке, а именно о сущностной, психологической характеристике этих структур. На низовом уровне сталинской государственной машины в экстремальных условиях воссоздавались те же поведенческие нормы и правила, которые существовали на самом верху выстроенной «кремлевским горцем» пирамиды и в мирное время.
Новейшие исследования убедительно демонстрируют, что между Лениным и Гитлером, с одной стороны, и Сталиным — с другой, были принципиальные различия. В свое время английский писатель Герберт Уэллс метко назвал Ленина «кремлевским мечтателем». Таким же фантазером из рейхсканцелярии был и Адольф Гитлер. А вот для «вождя народов» и его аппарата идеология, напротив, не играла внутренней роли[1445]. Сталинское политбюро представляло собой бригаду циничных функционеров, ориентированных только на сохранение, укрепление и безграничное распространение собственной власти[1446], которая была для них самоцелью. Этим они отличались от ленинской или гитлеровской правящей верхушки, являвшихся сообществами махровых, в чем-то даже самоотверженных экстремистов, неадекватно оценивающих окружающую реальность. Сталин же воспринимал действительность в целом здраво, только преломлял ее сквозь призму своей специфической личности. Показательно, что уже находясь во главе огромной страны, «лучший друг физкультурников» использовал в публичных выступлениях лексику, порожденную миром романтики ножа и пистолета[1447]. Об Иосифе Джугашвили оставил свидетельство президент США Франклин Рузвельт, который заметил, что, хотя он ожидал увидеть во главе советского государства джентльмена, на конференциях он встретился с «бывшим кавказским бандитом»[1448].
Еще один немаловажный вопрос о партизанских организациях: насколько советское руководство ценило жизни своих подчиненных, исполнителей? На первый взгляд, сталинская партизанская война являлась в этом случае чем-то выдающимся. В 1941–1942 гг. люди, не имевшие представления о зафронтовой борьбе, в массовом порядке выкидывали в немецкий тыл (обычно неизвестно куда) или оставляли при отступлении неподготовленных и безобразно вооруженных партизан, не понимавших собственных задач и путей их выполнения. В 1943–1944 гг. действия УШПД стали более профессиональными, но выброски партизан в голую степь, на управляемую румынами территорию, в контролируемую бандеровцами Галицию — т. е. почти на верную смерть — продолжались. Такого обращения с собственными подчиненными даже обладавшие высоким уровнем жертвенности бандеровские командиры себе обычно не позволяли.
Но если мы берем более широкую историческую перспективу, то получается, что в целом и польские умеренные националисты и праворадикалы-бандеровцы столь же мало ценили жизни своих партизан, как и сталинские организаторы зафронтовой борьбы.
В 1945 г., невзирая на бесперспективность военного противостояния с СССР, усугублявшуюся довольно слабым сопротивлением коммунизму в большинстве стран Центральной и Восточной Европы, руководство ОУН-УПА приказало повстанцам и подпольщикам продолжить вооруженную борьбу с Советами, окончившуюся поражением. Пропагандистский эффект от действий УПА в 1945–1949 гг. также не был решающим в позднейшем крушении системы.
В Армии Крайовой «аккуратность» действий в 1942–1943 гг. была перечеркнута очень кровопролитной для поляков операцией «Буря» — восстаниями против Вермахта непосредственно перед приходом Красной армии. В отношении противодействия коммунистам тактика и стратегия АК была не просто провальной, но и контрпродуктивной. Согласно замыслам планировавших «Бурю» политиков и генералов, восставшие должны были встретить большевиков не пассивными освобождаемыми, а хозяевами Польши. В результате антисоветское националистическое польское подполье в ходе «Бури» понесло большие потери от немцев и раскрыло себя для НКВД и НКГБ, не преминувших воспользоваться удачным моментом и быстро разгромивших АК и связанные с ней структуры. Представители польских ультраправых из Народовых Сил Збройных в ходе переговоров с АК в 1943–1944 гг. выражали мнение, что готовящаяся акция абсурдна и авантюристична. Однако эмигрантское правительство отдало приказ о начале «Бури», генералы АК передали его «по инстанции», а командиры на местах за редким исключением выполнили. Неслучайно самая известная составляющая «Бури», приведшая к уничтожению польской столицы, в августе 1944 г. получила резкую оценку командующего одной из польских дивизий на западном фронте генерала Владислава Андерса: «Провозглашение восстания в Варшаве… было не только глупостью, но и однозначным преступлением»
