Сталинская культура: скромное обаяние антисемитизма - [7]

Вряд ли, впрочем, общее понимание того, что меньшинству всегда приходится платить за социальный прогресс большинства, снимает горечь «конкретно–исторической реальности», которую в послереволюционной России хорошо видели авторы сборника «Россия и евреи», еще в начале 1920–х гг. предвещавшие: «…все эти светлые перспективы» (для евреев в СССР) — выглядят так «при предположении, что большевики захотят защищать нас. Но захотят ли? Можем ли мы думать, что люди, предавшие в своей борьбе за власть всё, начиная родиной и кончая коммунизмом, нам останутся верными и тогда, когда это перестанет быть им выгодно?»

Этой цитатой начал Солженицын свой рассказ о сталинском антисемитизме, а закончил процитированными выше рассуждениями о «пролетарской Анкете». Авторы сборника проявили, между тем, завидную прозорливость, сумев не только отличить большевиков от евреев (что удавалось тогда, да и позже, далеко не всем, включая и самого Солженицына!), но и увидеть, что эти люди предали коммунизм, хотя тогда это мало кому приходило в голову. В лаве социальных катаклизмов они увидели то, что трудно было разглядеть: ту самую историческую логику, которая в условиях России неизбежно вела к уничтожению тонкого слоя интеллектуалов–прожектеров, к перерождению интернационалистской утопии и к приходу к власти охотнорядцев. Все это и произошло с утверждением единоличной власти Сталина, сам ментальный профиль которого был воплощением восходившего к власти «нового класса».

«ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ ПОЖАРНАЯ КОМАНДА»:

ИСТОРИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

В своей книге «Сталин и евреи: Трагическая история Еврейского антифашистского комитета и советских евреев» Арно Люстигер рассказывает о Йозефе Роте, в 1926—1927 гг. работавшем в Советской России в качестве корреспондента газеты «Франкфуртер цайтунг» и написавшем по возвращении книгу «Путешествие в Россию». Вальтер Беньямин, встретивший Рота в России, заметил в дневнике: «…он приехал в Россию (почти) убежденным большевиком, а оставляет ее роялистом». 10 октября 1926 г., будучи в Киеве, Рот сделал в своем дневнике следующую запись: «Если бы я писал книгу о России, пришлось бы изобразить погасшую революцию, догоревший огонь, мерцаюшие остатки и очень большую пожарную команду»[6]. К подобным выводам даже самые проницательные историки придут лишь спустя десятилетие.

Книга Люстигера была ранее опубликована в Германии. Ее автор — известный историк Холокоста, сам прошедший через Освенцим и Бухенвальд. Он повествует о полной драматизма истории еврейского врастания в русскую историю в ХХ в. Драматическим образом, кульминация страшной истории евреев в СССР пришлась на послевоенные годы: уничтожение руководства Еврейского антифашистского комитета и деятелей еврейской культуры и закрытие всех ее институций — от школ и театров до издательств и журналов (1948—1952), кампания борьбы с космополитизмом (1949) и, наконец, фантастическое «дело врачей» (1952—1953), которое должно было, по утверждению многих, завершиться погромами, полной высылкой всего еврейского населения из европейской части страны и массовой гибелью людей.

Наиболее интересный аспект книги — историко–политическая контекстуализация «еврейского вопроса» в СССР. Так, Люстигер развенчивает миф о «еврейском засилье» среди большевиков, показывая, что, хотя социал–демократия родилась в России фактически из Бунда, еврейской социалистической организации, ставившей своей целью прежде всего решение национальных задач освобождения еврейского пролетариата и возникшей до РСДРП, именно с бундовцами Плеханов и Ленин вели непримиримую борьбу.

Если где и доминировали евреи в революционном движении России (помимо, разумеется, Бунда), то как раз среди злейших врагов большевиков — меньшевиков. Среди самих большевиков, как показывает Люстингер, оказались в основном евреи, не только потерявшие всякую связь с еврейством, но и вовсе чуждые какой бы то ни было национальной среды и боровшиеся за «классовые интересы», не признавая за евреями даже права называться нацией. Еврейское происхождение большевистских лидеров или руководителей советской тайной полиции вовсе не мешало им отправлять на смерть своих политических противников — евреев или игнорировать, а то и использовать в политических целях широко распространенный в стране антисемитизм. Таким сугубо политическим было и «юдофильство» Ленина: когда речь шла о еврейских погромах, учиняемых царским режимом, петлюровцами или махновцами, он шумно выступал против «черносотенства» и «контрреволюционного антисемитизма», однако описанные позднее в «Конармии» Бабеля еврейские погромы, учиненные славными буденновцами в их «победоносных походах», вызывали у вождя мало интереса.

На этой коллизии большевики/евреи и строит свою историю ЕАК Люстигер, показывая, как истончался поверхностный интернационализм большевиков, к сердине 1930–х гг. оказавшихся обычными оппортунистами, ради власти пожертвовавшими всем. Приход Сталина к союзу с нацизмом был не случайностью, не тактикой, он был порожден самой сутью большевизма, явно вырождавшегося в одну из форм популистского антилиберального агрессивного тоталитаризма. Люстигер прослеживает антисемитские обертоны Большго террора, усиление «патриотической истерии» в 1930–е гг., ведшей в многонациональной стране к риторике «старшего брата», торжеству русского шовинизма и возврату к прежней политике национального ассимиляторства. Именно в годы Большого террора появляются первые дела «еврейских заговорщиков», а подписание советско–германского пакта, массовые депортации на оккупированных Советским Союзом территориях и прекращение антинацистской пропаганды в СССР привели к фактическому игнорированию немецких преступлений против евреев.