Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) - [9]
В этой ситуации конца 1940 года, когда военная ситуация Германии и ее «партнера по оси» Италии все более усложнялась, Сталин через Молотова передал в Берлин 12–13 ноября 1940 г. требования, которые сводились к распространению советской «сферы влияния» на Болгарию, Румынию, Венгрию, Югославию и Грецию, то есть на всю Юго-Восточную Европу, а на севере — на Финляндию, с которой ведь только в марте этого года был торжественно заключен мирный договор. Был затронут даже так называемый «шведский вопрос». Иными словами, Советский Союз теперь претендовал на господствующую позицию во всей Восточной Европе и в бассейне Балтийского моря, требуя, кроме того, создания баз у черноморских проливов и свободы передвижения по балтийским проливам (Большой Бельт, Малый Бельт, Зунд, Каттегат, Скагеррак), так что Рейх, боровшийся за существование, оказывался словно в клещах с севера и с юга.
Эти инсинуации, переданные в ужесточающейся военной обстановке, были столь вызывающими, что практически оставляли Германии только выбор — сдаться или сражаться. Речь шла о преднамеренной рассчитанной провокации, в которой представляет интерес в первую очередь психологический мотив, поскольку он позволяет понять, как уверенно и сильно должен был уже чувствовать себя Сталин к этому моменту. А именно, если бы он, как не раз сообщало немецкое посольство в Москве, действительно боялся Гитлера, то он едва ли стал бы провоцировать его таким способом, который, по оценке Эрнста Топича, был равносилен «Соммации» [от слова «Сомма»], едва скрываемому требованию капитулировать. Молотов в дни своей берлинской миссии постоянно и интенсивно обменивался телеграммами со Сталиным,[23] из чего несомненно следует, что он действовал по прямым указаниям Сталина.
То, что с миссией Молотова действительно связывался вызов, следует и из заметок, которые уверенно записала перед своей смертью в 1964 г. Ванда Василевская, когда-то — председатель Союза польских патриотов (коммунистов).[24]«Я вспоминаю, — писала госпожа Василевская, пользовавшаяся особой благосклонностью Сталина, — что мы, коммунисты, независимо от официальной позиции советского правительства, придерживались мнения, что это (дружеское отношение к Германии) является лишь тактикой советского правительства и что в действительности дела обстоят совершенно иначе. Ведь нельзя забывать, что для каждого из нас уже тогда было ясно: должна грянуть германско-советская война… Независимо от официальных заявлений мы считали, что грядет война, и мы ожидали ее день ото дня. Весной 1940 г. я в первый раз была в Москве у Сталина, и уже тогда (когда на восточной границе стояли целых шесть немецких дивизий) Сталин сказал мне, что рано или поздно будет война с немцами. Так что уже тогда я имела заверение высшего авторитета и подтверждение, что мы были правы, когда ожидали войны.» Показательно то, что Ванда Василевская сообщает о беседе в дни миссии Молотова, в конце 1940 г., с первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко, позднее — начальником центрального Штаба партизанского движения, слова которого она передает так: «Молотов был в Берлине. Он только что вернулся. Будет война. Она наверняка начнется весной 1941 г., но мы должны готовиться уже сейчас».
Конечно, чувство превосходства Сталина, нашедшее выражение в раскрытии его агрессивных намерений, было вполне обоснованным, стоит только бросить взгляд на поистине гигантское советское производство вооружений, которое в то время набирало полные обороты.[25] Так, уже через полгода, ко дню начала войны 22 июня 1941 г., Красная Армия имела не менее 24000 танков, из них 1861 типов Т-34 и КВ (Клим Ворошилов), которым не было равных во всем мире и которых в 1940 г. было произведено 358, а в первом полугодии 1941 г. — уже 1503. Военно-воздушные силы Красной Армии только с 1938 г. получили в целом 23245 военных самолетов, в т. ч. 3719 машин новейшей конструкции. Далее, Красная Армия обладала 148000 орудий и гранатометов всех видов и систем. В состав Военно-Морского Красного Флота, наряду с множеством кораблей других типов, входила уже 291 подводная лодка (по российским данным — не менее 213)[26] — исключительно наступательное оружие. Тем самым советская армия имела более крупную флотилию подводных лодок, чем все другие страны мира, и более чем вчетверо превосходила по числу подводных лодок ведущую морскую державу — Великобританию.
Что касается советских танковых войск, то они, по оценке компетентного эксперта, маршала бронетанковых войск Полубоярова, как по численности, так и по своему «техническому оснащению, своим организационным формам и своим боевым качествам» превосходили любые зарубежные силы.[27] Это касалось не только непревзойденного среднего танка Т-34 и тяжелого танка КВ, но и так называемых старых моделей — Т-26, БТ-7, Т-28 и Т-35, последние из которых — средний танк Т-28 и тяжелый танк Т-35 — почти по всем боевым качествам и техническим данным явно превосходили немецкие боевые танки моделей III и IV. Да и массовый, произведенный в количестве около 9000 штук советский быстроходный танк БТ-7 еще превосходил немецкий стандартный танк Р III по вооружению, броне, мощности, скорости и радиусу действий.
