Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) - [119]

Заключение

Германско-советская война была неизбежной. Оставался открытым лишь вопрос о том, которая из двух держав сможет опередить противника. Уже в силу огромного и все быстрее нараставшего превосходства Советского Союза в вооружении, особенно в танках, самолетах и артиллерии, над войсками Вермахта, рассеянными теперь по всей Европе, июнь 1941 года представлялся последним возможным сроком, когда вообще еще можно было вести превентивную войну. Всякое дальнейшее выжидание должно было свести на нет и единственное преимущество немцев — их лучший уровень профессиональной подготовки. Из последних находок советских документов мы сегодня знаем, насколько далеко уже преуспели в действительности развертывание Красной Армии и ее подготовка к войне. По всей видимости, Сталин перенес срок нападения с 1942 г. на июль-сентябрь 1941 г. И это объяснило бы также, почему он, не опасаясь, в конечном счете, немецкого нападения, с целью завершения собственной подготовки хотел еще немного оттянуть начало войны, пусть на «несколько недель», «хотя бы только… на месяц, неделю или несколько дней». Российские исследования сегодня тоже приходят к выводу, что «военные действия против Германии могли начаться в июле 1941 г.»[142]

Что касается немцев, то от них остались скрыты подлинные масштабы силы Советской армии, хотя они, конечно, регистрировали явную подготовку к нападению на своей восточной границе. Однако после 22 июня 1941 г. немецкие командные структуры были поражены потенциалом противника, на который они натолкнулись к востоку от границы. Известны высказывания Гитлера, которые подтвердил в своих дневниках и рейхсминистр пропаганды д-р Геббельс, что решение о нападении далось бы ему еще гораздо трудней, если бы он заранее знал полные масштабы силы Красной Армии. Впрочем, оставим фантазии представить себе, чтó произошло бы с Германией и другими европейскими странами, если бы Гитлер 22 июня 1941 г. не дал сигнала к нападению и вместо этого, напротив, Сталин смог повести запланированную им истребительную войну. Разумеется, в этом не содержится оправдания столь пагубных в политическом и моральном отношении методов, которые Гитлер теперь, со своей стороны, использовал в России (и в Польше). Гитлер тоже планировал захватническую войну. И он вел войну против Советского Союза в духе высказывания Бенджамина Дизраэли, графа Биконсфилда: «Расовый вопрос есть ключ к мировой истории». Следует уяснить себе и то, что столкновение национал-социалистического Германского рейха с Союзом Советских Социалистических Республик заведомо не могло носить «нормального» характера, но должно было протекать в чрезвычайных формах. Кроме того, с военной точки зрения крупные первоначальные успехи войск Вермахта и их быстрое продвижение по советской территории позволяют распознать недооценку сопротивляемости и силы Советской власти, которая, в конечном счете, оказалась роковой.

Сталин, планировавший уничтожить сконцентрированные на его западной границе силы Вермахта несколькими мощными ударами в ходе гигантской наступательной операции, поначалу не был приведен в замешательство и превентивным нападением Гитлера. Вполне ощущая огромное превосходство Советского Союза и будучи хорошо информированы о многообразных слабостях германского Вермахта, оказавшегося теперь в состоянии войны на два фронта, Сталин и командование Красной Армии были еще исполнены абсолютной уверенности в победе и после 22 июня 1941 г. Лишь когда немецкое наступление, вопреки ожиданиям, стало успешно развиваться, разом рассеялись все иллюзии. Тем временем после краткой фазы летаргии большевистский режим (Сталин, Политбюро и вновь созданный Государственный Комитет Обороны) принялся провозглашать «отечественную» войну, которая по своей радикальности превращает всего лишь в пустую фразу так называемую «тотальную» войну, провоглашенную германской стороной только после «Сталинграда».

Для Сталина и Ставки было в первую очередь очень важно вновь стабилизировать пошатнувшиеся фронты. Это было сделано путем беспощадного применения испытанных сталинских методов — во-первых, разнузданной пропаганды и, во-вторых, жесточайшего террора. Система была столь же простой, как и надежной: кто не верил пропаганде, тому приходилось ощущать террор. Конечно, было ясно, что недостаточно пытаться исполнить и вдохновить красноармейцев «горячим и животворным советским патриотизмом», «беспредельной преданностью делу Коммунистической партии», «безграничной любовью к партии и правительству, к товарищу Сталину» и тому подобными лозунгами. Еще важнее была апелляция к низменным инстинктам. Нужно было пробудить чувства ненависти и мести к чужеземным захватчикам, к «фашистам», к немецким оккупантам и их союзникам. И в этом отношении советской пропаганде при решающем участии Ильи Эренбурга суждено было затем достичь и низшей точки, едва ли имеющей прецеденты по своей примитивности и низости.

Но в самую первую очередь нужно было породить в Красной Армии и Военно-Морском Флоте атмосферу страха и террора и создать условия, не оставляющие советским солдатам никакого иного выхода, кроме как сражаться за «Советскую родину» (что бы это ни означало), «за партию и правительство», «за любимого Сталина» до «последнего патрона», до «последней капли крови» и затем умереть. Вопреки утверждениям немецких интерпретаторов истории,