Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!» - [33]

Немцы хоть и искали нас, но бродить по открытой местности опасались. Одна группа двигалась в ста шагах, но слишком торопилась. Обстреляли подозрительные места, однако в нашу сторону не пошли. Большое дело, когда командир решительный, сумевший наладить во взводе крепкую дисциплину. Эта дисциплина и выдержка нас спасли. Вечером мы благополучно выбрались из-под носа немцев и добрались до своих позиций.

Мы продолжали наступление. В один из январских дней, когда прочесывали лес в поисках отступавших немцев, командир роты Переверзев остановил нас возле небольшого ручья и, построив роту, объявил:

— Перед нами за ручьем лежит фашистская земля.

Никаких пограничных столбов поблизости не было. Переверзев держал в руках карту, по которой определил, что мы вступили на землю Германии. К вечеру вышли к городу Опель. На его юго-восточной окраине лежал в развалинах автомобильный завод, город был тоже основательно разрушен.

За весь день, пока мы шагали, не встретили ни одной живой души. Ни в городе, ни в деревнях. Все оставалось на своих местах: скот, одежда, мебель, продукты. Но людей не было. Напуганные пропагандой о том, что Красная Армия сразу начнет мстить, гражданское население бросало все и убегало на запад.

Наш саперный батальон двигался вместе с частями 6-й гвардейской дивизии. И чем ближе к Одеру, тем ожесточеннее становилось сопротивление. Активно действовала немецкая авиация, хотя, судя по нашим газетам, она была уже практически полностью уничтожена.

На подступах к Одеру мое отделение попало под сильный огонь. Бойцы бросились под защиту единственной уцелевшей стены каменного дома. Огонь шел такой, что никто не хотел вставать. Стена казалась единственной защитой. Но я видел, что держится она слабо, и сумел поднять отделение. Мы успели отбежать метров тридцать. Снаряд ударил в основание, и стена рухнула. Если бы мы промедлили еще несколько минут, то все бы остались под грудой кирпича.

В ночь на 27 января 1945 года один из батальонов дивизии с ходу форсировал Одер севернее города Штейнау и занял плацдарм полтора километра по фронту и 800 метров в глубину. В тот же вечер к реке вышла наша рота под командованием капитана Переверзева с заданием срочно навести переправу.

Один батальон плацдарм не удержит, требовалась срочная переброска других частей и артиллерии. Здесь, на Одере, немцы твердо намеревались остановить русских и перейти в контрнаступление. Несколько офицеров и сержантов вышли на берег, чтобы наметить будущую переправу.

Что меня поразило, это железобетонные доты, врытые на другом берегу у самой кромки воды. Мощные приземистые сооружения, с толщиной стен не менее метра, стояли сплошной цепочкой на расстоянии перекрестного огня друг от друга. Позже мы узнали, что большинство дотов были рассчитаны на установку одного орудия, трех пулеметов, а гарнизон мог бы вести бой в полной изоляции в течение месяца.

Бросок наших войск был настолько быстрым, что немцы не смогли использовать эти доты. Но бой только начинался. По своей ожесточенности переправа через Одер навсегда врезалась в память. Неужели это было со мной, и как я сумел уцелеть?

Подошли еще две роты нашего саперного батальона. По тонкому позеленевшему льду переходили на правый берег небольшие группы пехотинцев. Лед проваливался и не мог удержать даже легкие 45-миллиметровые пушки, которые пытались перебросить на западный берег. Все три роты в спешном порядке рубили и укладывали тонкие деревья и жерди, укрепляя лед. К середине ночи, когда жердевая дорога была наполовину готова, немцы пошли в атаку и оттеснили прорвавшихся бойцов к воде.

Бой шел совсем рядом, пули пролетали над головой, впивались в стволы деревьев. Мы находились под защитой берега. Тогда начался орудийный обстрел переправы. Одно, второе прямое попадание. В воздух взлетали обломки жердей, куски льда. Двоих саперов, работавших недалеко от меня, накрыло взрывом. Когда мы подбежали, в дымящейся полынье с черной водой плавали только щепки. Оба бойца погибли, их сразу затянуло под лед.

Было убито и ранено еще несколько человек. Наращивание дороги приостановилось, мы лежали под огнем. С плацдарма прибежал офицер, сообщил нашему комбату, что без поддержки бойцы долго не продержатся. Мы снова взялись за топоры и пилы. Но огонь был слишком сильный. Осколки находили новые жертвы. Снаряды рвались на берегу, и комки мерзлой земли разлетались на десятки метров.

Лед на том месте, где наводили переправу, был разбит. В огромной промоине бурлила темная вода, крутило обломки бревен, досок, солдатские шапки. Не то что работать, голову не поднимешь. Имелось несколько «сорокапяток» с запасом снарядов, но поддержка их была малоэффективна. Наш берег был пологий, а западный — высокий и крутой. Кому-то пришла мысль сколотить сани из жердей. «Сорокапятки» весят 600 килограммов, а лед выше переправы был довольно прочный.

Сделали сани, и штук семь-восемь пушек переправили под огнем на другой берег. Эти орудия, без преувеличения, спасли и нас, и плацдарм. Ведь немцы приблизились к берегу метров на 300 и вели огонь из всех стволов. Вода от пуль кипела, а пулеметные очереди не давали поднять голову.