Сталин. После войны. Книга 2. 1949–1953 - [86]

Сталин так говорил о Молотове, что сидевший в зале Шепилов написал, что «ощущение было такое, будто на сердце мне положили кусок льда»[446]. Константин Симонов испытывал точно такие же чувства, сидя в зале и слушая Иосифа Виссарионовича.

«Никто не ожидал такого оборота дела», – указывает в мемуарах А. И. Микоян[447].

А ведь совсем недавно отношение Сталина к Молотову было совершенно иным. Летом 1946 года Вячеслав Михайлович Молотов взял да и ушел в Париже с военного парада. Причина – он, нарком иностранных дел СССР, был поставлен во втором ряду почетных гостей. «Не знаю, правильно ли я поступил», – телеграфировал он об этом Сталину. «Ты поступил совершенно правильно… – пришел ответ. – Достоинство Советского Союза следует защищать не только в главном, но и в мелочах»[448].

Но в том же 1946 году Сталин охладел к В. М. Молотову, это случилось после показательной истории с избранием Молотова почетным академиком Академии наук СССР. Дело было в ноябре 1946 года. Сам вождь предложил Молотову дать согласие на избрание почетным академиком АН СССР, которое руководству страны предложили академики Вавилов, Бруевич, Волгин, Лысенко. Неприятный осадок у Сталина вызвал не сам факт согласия соратника на это маловажное (со сталинской точки зрения) действие, а тщеславие Молотова, которое на минутку выглянуло из-за обычно непроницаемой маски сталинского наркома.

Из телеграммы В. М. Молотова президенту Академии наук СССР академику С. И. Вавилову и секретарю Академии наук СССР академику Н. Г. Бруевичу, 1946 год. «Приношу глубокую благодарность Академии наук и лично Вам за оказанную мне советскими учеными высокую честь – избрание меня почетным членом Академии наук СССР. Поставленные нашим великим вождем И. В. Сталиным задачи «превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны» достойны ученых, путь которых вперед освещен светом учения марксизма-ленинизма и расчищен от пережитков прошлого великими завоеваниями нашей Советской Родины. Служа своему народу, мы испытываем тем большее удовлетворение, что в теперешних условиях этим мы служим всему делу прогресса и лучшим целям науки. Ваш В. Молотов»[449].

В ответ на эту телеграмму, опубликованную в «Правде» 5 декабря 1946 года, Сталин направил ему следующий текст: «Я был поражен твоей телеграммой в адрес Вавилова и Бруевича по поводу твоего избрания почетным членом Академии наук. Неужели ты в самом деле переживаешь восторг в связи с избранием в почетные члены? Что значит подпись «Ваш Молотов»? Я не думал, что ты можешь так расчувствоваться в связи с таким второстепенным делом, как избрание в почетные члены. Мне кажется, что тебе, как государственному деятелю высшего типа, следовало бы иметь больше заботы о своем достоинстве. Вероятно, ты будешь недоволен этой телеграммой, но я не могу поступить иначе, так как считаю себя обязанным сказать тебе правду, как я ее понимаю»[450].

И хотя в своем ответе Сталину Молотов указал, «вижу, что сделал глупость», его карьера остановилась…

Все время, пока вождь говорил, Молотов сидел неподвижно за столом президиума. Он не проронил ни слова, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Вячеслав Михайлович смотрел прямо в зал и лишь изредка делал тремя пальцами правой руки такие движения по сукну стола, словно мял мякиш хлеба.

«Сталин говорил о Молотове долго и беспощадно, – указывает в своих мемуарах Константин Симонов, – приводил какие-то не запомнившиеся мне примеры неправильных действий Молотова, связанных главным образом с теми периодами, когда он, Сталин, бывал в отпусках, а Молотов оставался за него и неправильно решал какие-то вопросы, которые надо было решить иначе»[451].

– На переговорах с Англией и Америкой он нарушал линию Политбюро и шел на уступки, подпадая под давление со стороны этих стран. Складывается впечатление, что товарищ Молотов запуган американским империализмом. Будучи в США, он слал оттуда панические телеграммы, но мы категорически отклонили его надуманные предложения… Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова, Жемчужиной, и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо. Такой руководитель не заслуживает доверия, он не может быть в руководящем ядре партии[452].

Когда Сталин заговорил о Микояне, тот заметно занервничал. И он и Молотов сидели за спиной Сталина, стоящего на трибуне с абсолютно белыми каменными лицами.

– Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик – наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна.

Вообще, – сказал Сталин, – Молотов и Микоян, оба побывавшие в Америке, вернулись оттуда под большим впечатлением от мощи американской экономики. Я знаю, что и Молотов и Микоян – оба храбрые люди, но они, видимо, здесь испугались подавляющей силы, какую они видели в Америке. Факт, что Молотов и Микоян за спиной Политбюро послали директиву нашему послу в Вашингтоне с серьезными уступками американцам в предстоящих переговорах…