Сталин перед судом пигмеев - [36]

Чтобы доказать, что достижения Сталина сильно преувеличены, надо было постоянно напоминать о культе его личности. Одновременно надо было принизить положительные деяния Сталина, шокировав слушателей сведениями о беззаконных репрессиях и свалив ответственность за них на Сталина. Однако Хрущев не был уверен, что доклад Поспелова, который решили огласить на закрытом заседании съезда, будет отвечать этим целям. Поэтому Хрущев решил сам выступить вместо Поспелова. 19 февраля Хрущев приступил к радикальной переработке доклада, представленного Поспеловым. Вместе с ним работали Аристов и Шепилов.

Хрущев придавал большое значение форме, в которой он собирался произнести доклад. Хотя до начала съезда Хрущев требовал, чтобы авторы доклада не были «обывателями» и «не смаковали» ужасы репрессий, рассказ о беззакониях получился столь эмоциональным, что стенографистки, записывавшие за Хрущевым, расплакались.

Каганович вспоминал: «XX съезд подошел к концу. Но вдруг устраивается перерыв. Члены Президиума созываются в задней комнате, предназначенной для отдыха. Хрущев ставит вопрос о заслушивании на съезде его доклада о культе личности Сталина и его последствиях. Тут же была роздана нам напечатанная в типографии красная книжечка — проект текста доклада. Заседание проходило в ненормальных условиях — в тесноте, кто сидел, кто стоял. Трудно было за короткое время прочесть эту объемистую тетрадь и обдумать ее содержание, чтобы по нормам внутрипартийной демократии принять решение. Все это за полчаса, ибо делегаты сидят в зале и ждут чего-то неизвестного для них, ведь порядок дня съезда был исчерпан».

Каганович утверждал, что он и ряд других членов Президиума сослались на решение обсудить доклад комиссии Поспелова на Пленуме ЦК после съезда партии: «Именно об этом говорили товарищи Каганович, Молотов, Ворошилов и другие, высказывая свои возражения, — писал Каганович. Он замечал: — Кроме того, товарищи говорили, что мы просто не можем редактировать доклад и вносить нужные поправки, которые необходимы. Мы говорили, что даже беглое ознакомление показывает, что документ односторонен, ошибочен. Деятельность Сталина нельзя освещать только с одной стороны, необходимо более объективное освещение всех его положительных дел… Заседание затянулось, делегаты волновались, и поэтому без какого-либо голосования заседание завершилось и пошли на съезд. Там было объявлено о дополнении к повестке дня: заслушать доклад Хрущева о культе личности Сталина».

В своих мемуарах Хрущев признавал, что «согласия никакого не было, и я увидел, что добиться правильного решения от членов Президиума ЦК не удастся. В Президиуме же съезда мы пока этот вопрос не поставили, пока не договорились внутри Президиума ЦК. Тогда я выдвинул такое предложение: «Идет съезд партии. Во время съезда внутренняя дисциплина, требующая единства руководства среди членов ЦК, уже не действует, ибо съезд по значению выше. Отчетный доклад сделан, теперь каждый член Преэидиума ЦК и член ЦК, в том числе и я, имеет право выступить на съезде и изложить свою точку зрения, даже если она не совпадает с точкой зрения отчетного доклада». Я не сказал, что выступлю с сообщением о записке комиссии. Но, видимо, те, кто возражал, поняли, что я могу выступить и изложить свою точку зрения касательно арестов и расстрелов. Сейчас не помню, кто после этого персонально поддержал меня. Думаю, что это были Булганин, Первухин и Сабуров. Не уверен, но думаю, что, возможно, Маленков тоже поддержал меня».

Микоян несколько иначе вспоминает это заседание: «К концу съезда мы решили, чтобы доклад был сделан на заключительном его заседании. Был небольшой спор по этому вопросу. Молотов, Каганович и Ворошилов сделали попытку, чтобы этого доклада вообще не делать. Хрущев и больше всего я активно выступали за то, чтобы этот доклад состоялся. Маленков молчал. Первухин, Булганин и Сабуров поддержали нас… Тогда Никита Сергеевич сделал очень хороший ход, который разоружил противников доклада. Он сказал: «Давайте спросим съезд на закрытом заседании, хочет ли он, чтобы доложили по этому делу, или нет». Это была такая постановка вопроса, что деваться было некуда. Конечно, съезд бы потребовал доклада. Словом, выхода другого не было».

Чувствуя отсутствие единодушной поддержки в Президиуме ЦК, Хрущев решил обратиться к съезду и предложить его делегатам свое изложение истории последних десятилетий. Хрущев шел на известный риск, но это было характерно для его натуры. Пытаясь очернить Сталина, память о котором была священной для миллионов советских людей, в том числе и для большинства делегатов съезда, Хрущев ставил под угрозу свой авторитет. Поэтому он постарался создать впечатление, будто доклад подготовлен от, имени Президиума ЦК. Этому впечатлению способствовало решение не устраивать прений после доклада. Таким образом, Хрущев мог предотвратить выступления, в которых делегаты сразу бы увидели иные мнения среди членов Президиума, а это могло бы привести ко все более откровенной и резкой критике доклада. Кроме того, Хрущев предложил зачитать доклад после выборов в центральные органы партии. Хрущев подозревал, что те, кто оказался бы несогласным с содержанием доклада, голосовали бы против него и его сторонников в ходе выборов в ЦК.