Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР - [2]

«Но», «правда», «тем не менее»… Замкнутая диалектическая цепочка, в которой каждое звено служит контраргументом предыдущему. «Нельзя давать оценки в целом». Путин точнейшим образом отразил общественную дискуссию о Сталине – нет общего вывода, нет консенсуса.

И несмотря на это, в первый же год своего президентства Путин вернул гимн, утвержденный Сталиным и воспевший его в редакции 1943 года («Нас вырастил Сталин, на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил»). В обоснование приводились соцопросы, в ходе которых за советскую музыку было получено более всего голосов. Журналист А. Минкин тогда справедливо заметил, что если бы вопрос ставился иначе – не «за какой вы гимн?», а «против какого вы гимна?» – то на основании такого соцопроса утвердить советский гимн не удалось бы, поскольку и в этом случае он набрал бы больше всего голосов, на сей раз отрицательных. Не было ли это решение президента, говоря его же словами, тем самым «действием, раскалывающим общество»? Разделяй и властвуй? Или, напротив, это попытка помирить население в добровольно-принудительном порядке? У противников советской власти есть триколор и герб, похожий на дореволюционный, – так пусть ее сторонникам принадлежит гимн. Учитесь, дескать, сосуществовать, терпеть друг друга.

Но даже если бы Путин не совершал реверансов в сторону сталинистов, то консенсуса в российском политическом истеблишменте конечно же не было бы, как не было его при Ельцине. Пока одни вспоминают жертв репрессий, другие возлагают цветы на сталинскую могилу. КПРФ, вторая по численности членов и депутатов партия после «Единой России», наряду с ленинским портретом сопровождает свою агитацию и портретом Сталина, как будто XX съезд компартии с разоблачением культа личности – недоразумение. Возможно, делается это не для популярности, а ровно наоборот (за программу КПРФ без красной символики проголосовало бы куда больше избирателей, а отнимать много голосов у ЕР не положено, к тому же удобно быть меньшинством в Госдуме и ни за что не отвечать). Но электорат у коммунистов гарантированный. Если раньше многие говорили, что КПРФ уйдет с политического небосклона вместе со старшим поколением, то теперь мы видим: в новом поколении, поскольку оно вообще не застало советской эпохи, находятся те, кто идеализирует ушедшие времена с невиданной силой. Молодой человек, склонивший колено и голову перед могильным памятником Сталину, – это, надо признать, зрелище.

«Красный император», он же «кровавый царь Ирод», он же «отец народов», он же «стальной генсек» – главный герой массовой историко-политической литературы. Причем авторы-сталинисты обычно демонстрируют куда большую образность пера, чем их оппоненты. Фантазия последних вращается обычно вокруг «гения зла», «тиранства», «палачества». То ли дело – апологетика! «Творец Победы», «Путин, учись у Сталина», «Боже, Сталина храни!», «Царь СССР Иосиф Великий»…

Соитие сталинской эстетики с православно-монархической – особый феномен. Оно может приобретать самые причудливые образы: орел в колосьях, или советский герб, где вместо молота крест, или царский герб, где вместо скипетра и державы серп и молот. Но ведь то же соитие мы видим и в государственной символике. Коронованный орел соседствует с музыкой Александрова, а флаг дореволюционной России и Белой гвардии – с красноармейскими звездами на знамени Вооруженных Сил РФ. Кто-то называет такое смешение шизофреническим (кстати, некоторые психиатры считают «сочетание несочетаемого» не только следствием, но и причиной шизофрении – к вопросу о новых российских поколениях). А кто-то видит в этом преодоление Гражданской войны, «историческое примирение красных и белых».

Доктор философских наук, социолог, историк, любитель дореволюционной России И. Чубайс (приходится старшим братом всевиноватому приватизатору и не общается с ним из-за его политической деятельности) уверен, что консенсус по поводу советской власти и личности Сталина невозможен, а возможно лишь преобладание одной точки зрения над другой. В том, чтобы его антисталинская точка зрения возобладала в России, он видит смысл всей своей деятельности.

Когда у меня родилась дочь, я задумался: как рассказать ей, когда она подрастет, о XX веке в русской истории? Как, не пряча от нее никаких мнений, уберечь ее от этой постсоветской разорванности? Мне далеко до научных степеней и эрудиции И. Чубайса, но я осмелюсь – нет, не возразить, – только усомниться в его словах. А вдруг – если в дискуссии правильно выбрать точку отсчета, систему ценностей, почву под ногами – консенсус все-таки возможен?

Как почву для примирения «красных» и «белых» вокруг Сталина нам предлагают русскую тему, русскую идею. Я хочу конкретизировать ее как русский вопрос, вопрос о русском народе. Именно народ – а не личность и не государство – является субъектом национальной истории. Как и личности, государства рождаются и умирают. На наших глазах не стало Советского Союза, как ранее не стало Российской империи. И если между Российской империей и Московией была территориально-правовая преемственность, то между Московией и Киевской Русью ее не было, однако сохранялась преемственность национальная. Мы в равной степени ведем свою историю от Киева и Москвы по той причине, что в обоих случаях речь идет о русском народе.