Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - [239]

Получив телеграмму, в которой сообщалось об изменении позиции Сталина в отношении права «вето», Стеттиниус пригласил Громыко в свой пентхаус в отеле «Фэрмонт». По воспоминаниям Стеттиниуса, он сказал советскому послу: «Как я чувствую, мой моральный долг состоит в том, чтобы с учетом моего дружеского отношения к вам незамедлительно сообщить вам эту новость»[1112]. Когда он сообщил об изменении позиции Сталина, «выражение лица у посла Громыко стало достаточно напряженным, и он покраснел». На следующее утро, 7 июня, Громыко услышал эту новость уже от своих собственных источников. Стеттиниус попросил Громыко прийти в «Фэрмонт» в четверть второго и сообщил ему, как он спланировать поступить, чтобы предстоящее заявление не означало победы США над Советским Союзом и не было так воспринято. Громыко, который был удовлетворен этим, предложил подчеркнуть важность единогласия пяти постоянных членов Совета Безопасности. Заседание «Большой пятерки» было запланировано на три часа дня, в это время Стеттиниус объявил, что Громыко хотел бы сделать заявление. После этого Громыко объявил о новой советской позиции. Сразу же после заседания Стеттиниус провел пресс-конференцию, на которой заявил, что никто из членов Совета Безопасности «не может сам воспретить» обсуждение какого-либо вопроса[1113]. Собравшиеся журналисты и репортеры различных служб новостей встретили это заявление бурными овациями. Как вспоминал Стеттиниус, когда он сказал, что они могут идти, «если хотят», они с такой скоростью бросились из зала, что он «не мог не рассмеяться»[1114]. (На следующий день новость об изменении позиции Советского Союза красовалась в заголовках газет по всему миру.) Как написал Стивен Шлезингер, конференция вернулась в нужное русло.

После пресс-конференции, в 17:23 вечера, Стеттиниус позвонил Трумэну. «Дело сделано, – сказал он президенту. – Заявление имело самый оглушительный эффект, который только можно себе представить… Я сделал заявление в Руководящем комитете ООН, который состоит из глав пятидесяти делегаций, и они устроили мне бурные овации. Сразу же после этого, спустя пять минут, я отправился на пресс-конференцию. Пресса была в восторге и ликовала, как и Руководящий комитет… Здесь действительно полное ликование»[1115]. Трумэн ответил: «Меня это также очень радует». Стеттиниус продолжил: «Когда меня спросили, как это случилось, я сказал, что мы смогли выработать это в духе доброй воли и взаимных уступок, что в результате позволило достичь соглашения, приемлемого для всех. Я думаю, что самое сложное осталось позади».

В то же время обсуждался вопрос о том, где должна будет располагаться будущая штаб-квартира ООН. Советский Союз проголосовал за США, поскольку, по словам Громыко, «Москва хотела быть уверена, что американцы не потеряют интереса к международным делам. Мы опасались, что Соединенные Штаты могут вернуться к изоляционизму»[1116].

В ходе Сан-Францисской конференции возникла еще одна проблема, вызванная действиями Громыко: советский представитель заявил, что редакция пункта относительно того, что может обсуждаться на Генеральной Ассамблее, была изменена и расширена по сравнению с редакцией, принятой в Думбартон-Оксе. «Русские требуют ограничений для Ассамблеи, или же они не подпишут Устава ООН», – гласил заголовок в издании «Нью-Йорк таймс» от 18 июня. После двух дней споров на конференции Громыко были даны новые указания. Сталин вновь снял свои возражения (или, что более вероятно, Молотова) и согласился с общим мнением в отношении редакции этого пункта: как и в Совете Безопасности, члены Генеральной Ассамблеи имели право выносить на обсуждение новые вопросы. Стеттиниус выразил «свое личное и официальное восхищение великолепным конструктивным отношением к делу посла и его правительства»[1117].

В июне в результате усилий Гопкинса Сталин вновь стал активным членом антигитлеровской коалиции, назначив маршала Жукова представителем Советского Союза в Союзной контрольной комиссии по Германии (от США представителем был Эйзенхауэр), что позволило этому органу начать свою работу, отменив требование Молотова о возможности использования права «вето» в Совете Безопасности в отношении повестки дня и согласившись с измененной редакцией пункта Устава ООН, касавшегося применения права «вето» на Генеральной Ассамблее. Это превратило Организацию Объединенных Наций в жизнеспособную структуру и позволило ООН приступить к реальной деятельности. Министр иностранных дел Китая доктор Сун Цзывэнь на Сан-Францисской конференции был удовлетворен ходом бесед Гопкинса со Сталиным (еще до того, как Сталин лично вмешался в решение проблемы, возникшей при обсуждении права «вето»). «Мистер Гопкинс смог добиться хороших результатов в беседе со Сталиным»[1118], – сказал он Стеттиниусу 5 июня, когда тот сообщил ему, что Сталин хотел бы пригласить Сун Цзывэня приехать для проведения переговоров в Москву не позднее 1 июля. На тот момент все выглядело так, словно усилия Рузвельта по созданию Организации Объединенных Наций, которые заставили страны мира действовать совместно и в процессе совместной работы оказывать влияние на мировые события и формировать их, в конечном итоге приведут к реальным результатам.