Сталин и мошенники в науке - [51]

Выше уже было рассказано, что, начиная с 1929-го года, пошли волны массовых арестов ученых, обвиненных властями в подпольной подрывной работе против СССР, против сталинских инициатив. Кольцов, уже отсидевший в начале 1920 годов в тюрьме и приговоренный тогда к смертной казни, знал многих осужденных и понимал, чем ему грозят перемены в стране. Поэтому он предпочел сам остановить работы по медицинской генетике. Он информировал Филипченко 17 декабря 1929 года, что в Главнауке готовятся внедрить представителей властей в редакционные советы научных журналов, что, как считал Кольцов, "создаст серьезные затруднения" в их работе (25). Как уже было сказано, Кольцов и Филипченко прекратили издание редактируемых ими журналов. Возможную роль в таких решениях могло сыграть требование чекистов представить в НКВД для перерегистрации полный список всех членов Общества (такие требования были обнаружены в архивах, см. (26), на что ни Кольцов, ни Филипченко не могли согласиться ни при каких условиях.

Глава 10. Грубые нападки на "антропогенетику" Александра Серебровского

"Отвратительные средства ради благих целей делают и сами эти цели отвратительными".

А. П. Чехов. Из письма А. С. Суворину (1).

Александр Сергеевич Серебровский (который был ранее студентом Кольцова в Московском университете) не был врагом советского режима. Напротив, он постоянно приветствовал, с пафосом в голосе, инициативы советской власти, громко провозглашал свою преданность советскому строю, большевистской партии и товарищу Сталину (он даже подавал заявление с просьбой принять его в ряды большевиков, но дальше ранга кандидата в члены партии пропущен не был). Многократно он заявлял, что строит свою работу в генетике "под знаменем марксизма-ленинизма"^{28}, писал: "Современная моргано-менделевская теория наследственности имеет все основания считаться выдающимся научным завоеванием и… упирается вплотную в повседневную деятельность [советского] государства в его частях и в целом и потому заслуживает самого внимательного и хладнокровного изучения и обсуждения с разных точек зрения". Он отвергал обвинения некоторых большевиков в том, что генетика противоречит марксистским принципам. "Указывается, что эта теория не диалектична… не материалистична, и указывается на её контреволюционность", — писал он и и с пафосом отвергал нападки.

Он не мог не обратить внимания на то, что многие большевики с предубеждением относятся к термину "евгеника" и пошел на явное лукавство. Чтобы отвести от своих занятий негативное восприятие этого термина партийными начальниками, он решил реже использовать слово "евгеника" для своих чисто евгенических занятий, а ввести новое словечко, практически синоним, но не несущее ненужного привкуса — "антропогенетика".

Наиболее резкие по тону выпады против него начались, когда он заявил, что готов помочь выполнить много быстрее пятилетний план по подъёму экономики страны, объявленный Сталиным в октябре 1928 года. Не только многие лидеры партии и государства, но и интеллектуалы выразили пессимизм по поводу плана, но Вавилов и Серебовский с энтузиазмом и громко радовались сталинскому новшеству. В 1929 году Серебровский напечатал статью "Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе" (3), в которой не просто поддержал с энтузиазмом индустриализацию и создание колхозов и совхозов. Он пошел дальше, заявив, что берется помочь ускорить выполнение пятилетних планов путем искусственного выведения людей с лучшими генетическими свойствами. Ругая буржуазию за неспособность следовать рекомендациям евгеников, он декларировал, что, по его мнению, рабочий класс в капиталистических странах должен думать только о социалистической революции (рабочий класс, писал он, "справедливо видит в свержении капиталистического строя единственный радикальный способ уничтожения гнета и насилия. При капитализме ему не до евгеники" (4)), а вот установленные в Советском Союзе порядки позволят достичь то, что совершенно невозможно в мире буржуазно-капиталистическом. Он предложил применить в гигантских масштабах искусственное осеменение женщин "рекомендованной спермой", собранной от мужчин с выдающимися наследственными способностями.

Заявление о легкой возможности осуществления такой программы не обосновывалось ничем, Серебровский даже отмечал, что "техника искусственного осеменения" пока не проверена на человеке и находит "сейчас широкое применение лишь в коннозаводстве и овцеводстве". Доказательств правоты своей декларации в отношении человека Серебровский не привел. Он ограничился утверждением, что после осеменения громадного числа женщин можно будет провести отбор детей с лучшими генетическими характеристиками. Механизмов отбора он также не описывал, а просто предлагал осуществить в стране следующую программу:

"Решение вопроса по организации отбора в человеческом обществе несомненно возможно будет только при социализме после окончательного разрушения семьи, перехода к социалистическому воспитанию и отделения любви от деторождения… [П]ри сознательном отношении к делу деторождение может и должно быть отделено от любви уже по одному тому, что любовь является совершенно частным делом любящих, деторождение же является, а при социализме тем более должно явиться, делом общественным. Дети нужны для поддержания и развития общества, дети нужны здоровые, способные, активные, и общество в праве ставить вопрос о качестве продукции и в этой области производства.