Сталин - [5]
«Естественная простота его речи и обращения с людьми, его абсолютная беззаботность в отношении личных жизненных удобств, его внутренняя твердость и полное отсутствие суеты, его тогда уже заметная подготовленность сделали его, еще молодого работника, авторитетным и своим человеком среди тифлисских рабочих. „Наш Сосо“, — говорили о нем рабочие».
Это гениальное умение становиться на уровень своих слушателей было одной из глубочайших причин того доверия, которое Сталин всегда внушал массам, его великой роли в революции. Но не надо смешивать: становиться на уровень слушателя — вовсе не значит принижаться, прибедняться или впадать в вульгарность. Ничуть не бывало. Орахелашвили, знавший тогдашнего Сосо, дал мне очень точное определение: «он не был ни схематичным, ни вульгарным». Сосо считал, что пропагандист это — популяризатор, говорящий то же, что говорит и ученейший теоретик, но только умеющий выразить это в словах, доступных слушателям данного культурного уровня. Как же этого добиться? — При помощи образов и живых примеров.
Мы, — говорит Орахелашвили, — которые вели ту же пропагандистскую работу, что и Сталин, не умели обходиться при собеседованиях без некоторых трудных терминов. Нас преследовали не всегда понятные слушателям: тезис, антитезис, синтез и прочие диалектические тонкости. Все это чересчур перегружало наши беседы с рабочими и крестьянами. У Сталина — ничего подобного. Он брал вещи совсем с другой стороны, он подходил к ним не отвлеченно, а жизненно — диалектически. Разъясняя, например, понятие буржуазной демократии, он ясно, как день, показывал, почему она «хороша» в сравнении с самодержавием и почему «плоха» в сравнении с социализмом. И все понимали, что хотя демократическая республика — огромный шаг вперед от самодержавия, но в определенный момент она же может оказаться таким препятствием на пути к социализму; которое необходимо взорвать …
Другая черта — его веселость. Но только не на работе! Смешивать одно с другим не следует. Однажды, — рассказывает тот же Орахелашвили, — было устроено собрание на квартире у одного крупного кавказского работника. (Собираться приходилось в семейной обстановке, потому что других возможностей не было). Во время заседания сынишка хозяина забрался к отцу на колени, а тот стал ласкать его, всячески сдерживая шалости и болтовню карапуза, который еще не интересовался серьезными разговорами. Тогда Сталин встал, осторожно взял ребенка на руки и вынес его за дверь со словами: «Ты, дружок, сегодня не в порядке дня».
И никаких оскорблений противнику, — добавляет тот же свидетель. — Нам так трудно приходилось от безудержной грязной демагогии меньшевиков, что, сталкиваясь с ними перед аудиторией, мы не всегда могли удержаться, чтобы тоже не «всыпать» сколько можно, — и тут подчас срывались с уст аргументы ad hominem (личного порядка). Сталин этого не любил. Словесная грубость всегда была для него недопустимым оружием. Самое большее, если он, выложив все аргументы и концентрированной атакой приведя противника к молчанию, бросал ему, когда тот стоял, не находя слов, одно очень ходкое в Закавказье выражение, которое можно перевести примерно так: «ты ведь такой замечательный малый, — что же ты спасовал перед такими ничтожествами, как мы?»
Ремесло подпольного агитатора, профессионального революционера, увлекшее Сталина, как и многих других, — это тяжелое ремесло. Кто взялся за него, тот вне закона, за ним охотится весь аппарат государства, его травит полиция. Он — добыча царя и его огромной, откормленной, вооруженной до зубов, многорукой своры. Он подобен ссыльному в коротком временном отпуску, он прячется, приникая к земле, он всегда должен быть начеку. Он — молекула революции, почти одинокая в толпе, он окружен высокомерным непониманием «интеллигентов», он затерян в гигантской паутине капитализма, охватившей все страны от полюса до полюса (тут не только 170 миллионов царских подданных, но и все вообще люди, какие есть на земле), — и это он, вместе со своими друзьями, хочет заново переделать мир. Появляясь то там, то здесь, он сеет гнев и воспламеняет умы, а единственный рычаг; которым он должен поднять народы, — это его убеждения и его голос.
