Стакан воды - [19]

— Маяковский — это тоже ваш? — с уважением спросит он.

— Наш... — подтвердит Баклажанский и гордо улыбнётся.

— Здорово он все угадал, как у нас будет, правда, прапрапрадедушка?

- Он никогда не старался «угадывать»! — рассердится Баклажанский.

— Наверное, потому и угадал, что не старался, верно, прапрапрадедушка?

— Верно, — буркнет Баклажанский. — Между прочим, можешь звать меня сокращённо — просто прапрадедушка.

—Хорошо, прапрадедушка, — согласится Володька и с уважением спросит, указывая на уличный громкоговоритель, тот самый громкоговоритель, что виднеется сейчас слева. — Скажи мне, прапрадедушка, это ваша музыка?

— Наша, — скажет Баклажанский.

И они остановятся у столба и будут взволнованно слушать то тревожную, то пророчески-победную музыку.

— Хорошо!..—-восклицает Володька.

И Баклажанскому захочется рассказать своему прапраправнуку, как они впервые слушали эту музыку в большом красивом зале, но под бомбёжкой. Как давно уже была объявлена тревога, и милиционер хватал дирижёра за рукав и просил остановиться, чтобы все пошли в бомбоубежище, а дирижёр выдёргивал рукав и продолжал вдохновенно вести оркестр, игравший так, как он никогда больше не играл ни прежде, ни после. И ни один человек не двинулся с места до' самого конца... Как люди, разучившиеся плакать, сверкали сухими глазами и аплодировали... аплодировали... Как!.. Нет, слишком много придется объяснять Володьке! Пожалуй, он ничего ему не скажет. Выиграли мы для тебя войну, Володька, и ладно.

И они пойдут дальше...

Баклажанский снова улыбнулся. Нет, не стыдно будет ему идти с Володькой по улице будущего, и, не краснея, сможет он отвечать на придирчивые Володькины вопросы. Хорошо дожить до этого далёкого времени!

Баклажанский посмотрел на своих «Углекопов» и опять задумался. Ему представилось, как, продолжая свою прогулку, входят они с Володькой в аллею, сплошь заставленную скульптурами Баклажанского. И упирается эта аллея в большую угольную композицию — триптих каменных Провов.

— Кто это сделал? — спрашивает Володька.

И он, Баклажанский, дипломатично отвечает:

— Это один мой приятель. Нравится тебе?

—Нравится, — твердо говорит Володька, — Меня привлекает в этой скульптуре глубокое знание материала, несомненный неумирающий талант автора и его высокое мастерство. Заслуга художника заключается ещё и в том, что он средствами искусства показал нам отдельные последовательные стадии технического прогресса.

Баклажанский сам удивился неожиданному потоку научного красноречия у своего выдуманного ребёнка: дитя оказывалось уж очень удобно придуманным.

Скульптор, улыбаясь, отошёл от окна. Он сам посмеивался над своей разгулявшейся фантазией... Но всё-таки хорошее настроение и какое-то радостное чувство удовлетворения не покидали его. Он проверил своих Провов на века, и, по его мнению, они эту проверку выдержали.

Это было прекрасно.

Ему захотелось что-то отпраздновать, хотя он не совсем ясно представлял себе, что именно. Он вспомнил, что в шкафу стоит непочатая бутылка вина. Кстати, в суматохе сегодняшних необычных событий он, кажется, так и не успел позавтракать. Вот и отлично — сейчас он устроит себе роскошный пир!

Баклажанский подошёл к шкафу с твёрдым намерением немедленно откупорить вино и приготовить закуску. Но это оказалось не так просто. Штопор был сломан при попытке открыть им шкаф, ключ от которого пришёл в негодность после использования его для загибания гвоздя в ботинке. А на тарелках за неделю образовался сложный сплав майонеза, джема и вездесущего пепла.

Домработницы у Баклажанского не задерживались. Первая его домработница приехала к нему из подмосковной деревни, где он работал летом. Прослужив у него несколько месяцев и будучи очень довольна местом, она все же ушла учиться на каменщика. При этом она, по просьбе Баклажанского, вызвала вместо себя из деревни свою подругу. Подруга проработала с полгода и поступила на шофёрские курсы, написав, однако, своей младшей сестре, чтоб та приезжала работать к Баклажанскому. Когда младшая сестра через восемь месяцев, закончив школу киномехаников, вернулась в район, Баклажанский согласился, что и ей там интереснее. Впрочем, младшая сестра вызвала на смену свою старшую подругу. Подруга оказалась на целине уже через три месяца. Теперь Баклажанскому не без основания казалось, что вся женская половина молодёжи из их деревни рассматривает его квартиру как некое общежитие на время приобретения или повышения квалификации. Впрочем, он на это не обижался, тем более, что судьба всегда выручала Баклажанского. На этот раз она явилась в виде Кати Ивановой, обитательницы седьмой квартиры.

Судьба из седьмой квартиры всегда появлялась в периоды междуцарствий, когда очередная домработница покидала Баклажанского, а новая ещё не приходила. В это смутное время судьба повалялась раз-два в неделю, вытирала пыль, перемывала посуду и вообще приводила квартиру в тот вид, который больше всего устраивал холостого мужчину, для того чтобы он мог начать свою разрушительную деятельность сначала.

Баклажанский знал Катю Иванову ещё одиннадцатилетней девочкой. Она была его первой моделью, (которой он собирался удивить своего седовласого профессора. Он вылепил её стремительно бегущей. Увлечённый формалистическими исканиями, он придал её туловищу такой сверхъестественный наклон, что казалось, вот-вот девочка рухнет.