СССР — страна, которую придумал Гайдар - [7]
И вот это вторая очень важная составляющая гайдаровская. Гайдар любит не просто войну, Гайдар любит творческого, книжного, задумчивого, романтического ребенка, ребенка, который совершенно не приспособлен к жизни, который приспособлен к войне, а на войне умеет только одно – очень быстро погибнуть за правое дело. Так вот, строго говоря, этот книжный, романтический ребенок и есть настоящий герой Гайдара, потому что он в Гайдаре сидит чрезвычайно глубоко. Вот когда он пишет, например, о Чуке и Геке (я с наслаждением перечел весь рассказ не в силах оторваться), он, конечно, актуализует классические, чуть ли не король-артуровские летописи. «Как раз в то время, когда почтальон с письмом поднимался по лестнице, у Чука с Геком был бой, короче говоря, они просто выли и дрались. Из-за чего началась эта драка, я уже позабыл. [Ну конечно, это мог быть только великий повод, поскольку происходит великое событие] Но помнится мне, что или Чук стащил у Гека пустую спичечную коробку или, наоборот, Гек стянул у Чука жестянку из-под ваксы. Только оба этих брата, стукнув по разу друг друга кулаками, собирались стукнуть по второму, как загремел звонок и они с тревогой переглянулись». Этот весьма высокий штиль описания всего того, что происходит с Чуком и Геком, выдает именно книжного подростка, книжного ребенка. А уж сколько книжности в мероприятиях Тимура, который, строго говоря, всю эту странную военизированную бригаду построил исключительно по романтическому какому-то стивенсонскому образцу. И это, кстати, очень плохо написано, потому что отдает подростковыми писаниями в школьных тетрадках. Но тем не менее этот книжный подросток и есть гайдаровский герой. Это не тот, кто любит лупить другого кулаком по шее, это тот, кто больше всего любит забраться на старый чердак и читать найденную там древнюю подшивку «Вокруг света» – вот эта матрица в нем очень жива.
И третья вещь, которая, на мой взгляд, и привнесена Гайдаром в советский мир, которая и сделала так, что мы Гайдара до сих пор любим, – гайдаровский мир полон добра, как это ни странно. Добра, причем, абсолютно дарового, щедрого. Вот идут эти несчастные отец с дочерью, которых, по сути дела, выжила из дома противная Маруся в «Голубой чашке». Во-первых, она обвинила их в разбиении голубой чашки, во-вторых, у нее любовь с полярным летчиком. Ну как же! Главный герой эпохи – полярный летчик! А автор-то явный аутсайдер. Вот они идут. И что же они делают? Собирают букеты и бросают кому-нибудь там. И вдруг едет старуха на подводе. Она сначала подумала, что в нее бросили что-нибудь плохое, но потом, приглядевшись, что это букет полевых цветов, она улыбнулась и бросила им три больших огурца, которые они обтерли и положили в полевую сумку. Вот это наслаждение внезапной щедростью – сторож в «Чуке и Геке», который приносит зайца, или постоянно возникающие в «Школе» крошечные чудеса, какие-то добрые, совершенно внезапные подарки суровых людей или просто улыбки и перемигивания людей, которые чувствуют свою обреченность, но в последний момент пытаются как-то подать друг другу руку. Это очень у Гайдара живо. Я понимаю, что это все детские дела. Но на самом деле все детское только и хорошо, потому что когда мы взрослеем, мы, к сожалению, безнадежно утрачиваем все сколько-нибудь в себе привлекательное.
Немудрено, что, наверное, любимым другом Гайдара и единственным его настоящим читателем была Зоя Космодемьянская, с которой он познакомился в 1940 году. Вот тут тоже, Господи, помилуй, сколько наворочено вокруг этой дружбы больного писателя с больным ребенком! И то, что Зоя Космодемьянская страдала шизофренией и под это дело лечилась. И то, что он страдал шизофренией и запоями и под это дело лечился. Ничего этого не было. Они оба оказались в санатории, потому что она тяжело очень перенесла менингит и после него нескоро вернулась в школу, а у него случилось очередное обострение вот этих вот посттравматических болей и он действительно оказался там. Причем оба были вполне дееспособны и адекватны. Познакомились они, по свидетельствам друзей, когда Гайдар устроил там взятие снежного городка. Значит, он соорудил семь снежных баб, каждую со свои характером. Одна была маркитантка Сигарет, как он ее называл, она, значит, торговала там чем-то, он соорудил ей прилавочек, прилавочек этот набил мороженым, и дети, которые добирались до него, имели право этим мороженым лакомиться. Там был свой пороховой склад, и была снежная баба, караулящая его. Был комендант крепости, стоявший выше всех: все бабы были из двух шаров, а этот из трех. В общем, он очень изобретательно там резвился. И как раз когда Космодемьянская подошла посмотреть на все это удивительное пиршество фантазии, он начал очень серьезно ей рассказывать биографии этих снежных баб, выдумывать, каковы были их прошлые боевые подвиги, подробно разбираться, что она читает. Оказалось, что она читала все его сочинения. Разумеется, от гибели Зои Космодемьянской ничего в характере войны в тактическом смысле не изменилось, да и вообще бессмысленно было то, что она там делала в этой деревне Петрищево. Да и то, что она поджигала дома крестьян, вызвало патологическую ненависть к ней самой, ведь ее же били-то не только немцы, ее били и свои, что было опубликовано уже в 1990-е годы. Но самое удивительное, что для победы в Великой Отечественной войне пример этой партизанки сделал пожалуй что и побольше, чем любые стратегические соображения. И, как бы ни было ужасно все советское прошлое, а ничего не поделаешь, с подвигом этого ребенка приходится считаться. Потому что подвиг есть подвиг, и это подвиг читателя Гайдара.
