СССР и Запад в одной лодке - [28]

Я не верю марксистам. Многие им не верят. Но у них есть одно громадное преимущество. Какие бы дурные рецепты они ни предлагали, они понимают, что мир неизбежно меняется, и они хотят взять это изменение в свои руки и делать его по-своему.

А чего хотят либералы? Что они предлагают? Только сохранение того, что есть, только взгляд назад, только «признание реальностей» — и отсюда бесконечные уступки коммунизму, чтобы сберечь лишний год своего спокойствия.

В таком случае я тоже левый. Я среди тех, кто понимает, что мир меняется, и кто хочет его активно менять. Но я не коммунист! И я хочу бороться с коммунизмом — но бороться глядя вперед, а не назад. Не пятиться раком, а искать новый путь.

Я думаю, все, кому дорога свобода в мире, стоят перед проблемой создания новой идеологии, которая преодолеет и либерализм, и коммунизм и поставит в центр проблемы — неделимые права человека.

Одни в мире жаждут революции, другие боятся ее. Но о какой революции идет речь?

Я хотел бы сравнить сейчас две революции.

Ту, которая произошла 200 лет назад в вашей стране, и ту, которая произошла 60 лет назад в моей. 200 лет стекаются в вашу страну люди со всего мира — и едва ли не больше людей бежало из моей страны за последние 60 лет.

Не нужно лучшего сравнения революций, чем их отношение к человеку и отношение человека к ним. Я за революцию в мире! Но я за гуманистическую революцию! Я за идеологию — но я за идеологию гуманизма!

И когда я обращаюсь к вам — я обращаюсь к американскому революционному духу. Я обращаюсь к вашему желанию нести в мир семена новой революции, а не к желанию жить спокойно, расплачиваясь за свое спокойствие кредитами, зерном и пепси-колой! Короче, я обращаюсь к духу Джефферсона, а не к духу Киссинджера.

И я не боюсь говорить такие наивные вещи. Я больший реалист, чем так называемые реальные политики. Вы никогда не почувствуете себя спокойно, пока вы будете идти на сделки с насилием, а не бороться с ним. Вам навязывают борьбу — и вам не удастся от нее уклониться.

Я говорил о преодолении марксизма и либерализма и создании гуманистической идеологии. У меня нет в кармане «Гуманистического манифеста». Эта идеология будет еще долго рождаться в муках — и я еще не знаю, какая повивальная бабка примет ее.

Но при ее создании не должен пропасть тот уникальный трагический опыт, который несем мы — советские инакомыслящие.

В нашей стране впервые произошла марксистская революция, и в нашей лее стране впервые началось ее преодоление изнутри. Преодоление трудное, часто с неверными шагами и с неправильными решениями — и тем не менее я надеюсь, что новая идеология родится здесь. Движение за права человека в СССР дает этому надежду.

Когда мы имеем дело с СССР, мы имеем дело с попыткой преобразования общества. Хотите ли вы добиться изменений в мире или, наоборот, не допустить в нем никаких изменений — вы не сможете пройти мимо уроков этой попытки. И вы не сможете пройти мимо тех — как бы малочисленны они ни были, — кто не примирился с ее кажущейся удачей.

Мы возвращаем словам «свобода» и «человек» смысл, который был утрачен у нас, а, может быть, утрачен и у вас. Я прошу вас помнить о тех, кто сидит сейчас в тюрьмах и лагерях ради того, чтобы существовало самое понятие свободы.

Еще раз благодарю за высокую награду.

^{Речь по случаю вручения Премии прав человека за 1976 год Международной лигой прав человека. За прошлые и последующий год Лигой были награждены: Андрей Сахаров, Роджер Болдуин, Мстислав Ростропович, Даниэл Патрик Мойнихан, У Тан, Моррис В. Абрам и Марио Соареш. Речь опубликована в «Новом русском слове» 11.12.76, «The New York Times» 3.2.77 (США) и в «The International Herald Tribune» 7.2.77 (Франция).}

Движение за права человека в СССР

Почти двенадцать лет в СССР существует феномен, известный сначала под именем Демократического движения, а сейчас — Движения за права человека.

В широком смысле слова к Демократическому движению можно отнести всех — вне зависимости от их методов и конечных целей, — кто выступает за демократизацию существующего в СССР режима, за расширение прав общества и ограничение прав власти (при этом надо оговориться, что «общества» в западном смысле слова в СССР не существует, а права власти практически безграничны). В узком смысле слова к движению относятся те, кто сам себя считал и называл участником Демократического движения.

Начало движения

Реформы Хрущева, при всей их противоречивости, отвечали общему стремлению общества к либерализации. Поэтому намерение послехрущевского руководства повернуть назад не могло не вызвать сопротивления, тем более что за годы хрущевской оттепели общество разморозилось и чувствовало себя уже смелее.

Первым столкновением между властью и обществом был суд над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. Маленькая демонстрация на Пушкинской площади 5 декабря 1965 года, организованная Александром Есениным-Вольпиным, с требованием гласности суда, может считаться началом движения.

Суд не был гласным, но он был задуман властями как «показательный»: газеты проклинали двух писателей, публиковавших свои книги за границей, проводились собрания с их осуждением. Однако суд оказался скорее «антипоказательным»: он показал, что и на скамье подсудимых можно сохранить свое достоинство, что в СССР возможен политический судебный процесс без покаяния и с явной моральной победой подсудимых над судьями.