Срочная командировка, или Дорогая Маргарет Тетчер… - [9]

Суржикову запомнился бар, где посетитель мог за плату спеть под оркестр свою любимую песню. Здесь отличился Олег Петрович, спевший приятным баритоном японскую песню «Прозрачное небо над нами» и заслуживший дружные аплодисменты зала. На «бис» Олег Петрович исполнил «Гори, гори, моя звезда».

Потом был полутемный уютный барчик с пищей острова Хоккайдо. Судя по тому, что им подавали, жители второго по величине острова Японии питаются водорослями, превращенными в тепловатую, квелую, дурно пахнущую кашицу, моллюсками и крупной бледно-розовой икрой, похожей на кетовую, но пресной и тугой, — каждую икринку надо прокусывать. У Суржикова сразу возникло скверное подозрение, и он не удивился, когда оказалось, что икра — лягушиная. Может быть, эта подготовленность помогла ему добежать до туалета. Было жалко отдавать еще не переваренное высококачественное парное мясо, но зато он освободился и от виски, которое плохо держал его вообще-то крепкий к спиртному желудок.

Затем был бар, где гейши показывали чайную церемонию, и здесь Суржиков был ошарашен открытием, что гейши — вовсе не уличные проститутки, а очень уважаемые артистки. Пригласить на вечер гейшу стоит больших денег, и это далеко не каждому по карману. Гейша будет разливать чай, услаждать слух беседой, сыграет на лютне или на каком-нибудь другом старинном инструменте и удалится после долгой церемонии прощания, прямо и высоко держа черно налакированную голову. И Боже упаси залезть к ней под юбку или за пазуху, они недоступны, как весталки. Девочки, которые изображали чайную церемонию в баре, не настоящие гейши, а ученицы, но такие же недотроги. Суржиков думал, как поразит он отдел этим сообщением. Впрочем, едва ли ему кто-то поверит. Советское общество едино в своем представлении, что гейши — представительницы древнейшей профессии на земле. Наши люди могут поступиться многими убеждениями, но не этим, иначе рушится вся система нравственных, эстетических и социальных ценностей.

А затем они зашли в голубой бар, напоенный тихой музыкой. Юные девушки в кимоно, с фарфоровыми кукольными личиками щебечущей стайкой накинулись на вошедших и ласково-настойчиво освободили их от пиджаков. Суржикову было очень стыдно, хотя в новой кремовой рубашке и галстуке он выглядел куда приличнее, чем в тяжелом полушерстяном пиджаке. Девушки с той же назойливой ласковостью усадили их в мягкие кресла, дали в руку стакан с ледяным напитком, а в зубы — душистую сигарету. Суржиков не курил и постарался избавиться от сигареты, незаметно раздавив ее под креслом.

— Это гейши? — спросил он переводчика.

— О нет! — засмеялся тот.

— Проститутки? — испугался Суржиков.

— Да нет же! Это отессы.

«Он не уважает меня, поэтому нарочно несет вздор», — подумал Суржиков, и в то же мгновение свет погас, раздался визг, словно десятку кошек разом наступили на хвосты, и на коленях Суржикова оказалось что-то легкое и упругое, пахнущее женщиной. Он поднял руку и коснулся гладкого шелка кимоно. И вдруг шелк как-то продернулся под его ладонью, и с невыразимым ужасом Суржиков понял, что держит женщину за обнаженную грудь.

— Провокация! — вскричал Суржиков, и тут загорелся свет. Отесса спрыгнула с его колен, легкое движение корпусом — и грудь скрылась в разрезе кимоно. Сделай она это чуть раньше, никто бы ничего не заметил. Но она промешкала, и весь зал разразился хохотом, криками и рукоплесканиями. Суржиков понял, что не один он подвергся нападению во тьме. Каждый из присутствующих мужчин получил по отессе на колени, и, судя по тому, как девушки охорашивались, поправляя прическу, брови, промокая салфетками рты, кавалеры не теряли времени даром, но ни один не зашел так далеко, как бедняга Суржиков, ни сном ни духом не повинный в своей нескромности.

— Я ничего не делал, — беспомощно сказал он Олегу Петровичу, — она сама…

— Брось зубы заговаривать!.. — хохотал тот. — Ну, ты ходок! В тихом омуте черти водятся!.. — Но, увидев несчастное лицо Суржикова, перестал резвиться. — Очнись! Что ты, шуток не понимаешь?

— Хороши шутки! Напишут в профком…

— Кто напишет?.. Фирмачи?.. Я?.. Девки?.. Это игра такая. На приз самому смелому и находчивому мужчине. Ты не посрамил русской земли. Держи приз.

И действительно, три отессы, среди них та, чью упругую грудь ласкал Суржиков, с низкими поклонами поднесли ему фарфоровый сосуд, красиво разрисованный цветами. Оказалось, это жаровня — согревать постель. Олег Петрович поднял руку Суржикова и объявил:

— Победил Суржиков! Москва. Советский Союз.

Толмач, давясь от смеха, перевел его слова, покрытые восторженным гоготом и воплями.

«А ведь это он подстроил!» — сообразил Суржиков и немного успокоился. Только бы до жены не дошло. А ей он скажет, что жаровня — это японская супница, традиционный фирменный подарок.

Остальной вечер смазался в памяти Суржикова, отуманенной крепкими напитками, пестротой впечатлений и шумом. В мозгу горел золотой слиток, уши ломило от оглушительной музыки. И какая-то странная печаль была на сердце. Это осталась в нем девушка, чьей нежной теплой плоти он ненароком коснулся.

Проснувшись утром, он первым делом хватился супницы. Слава Богу, она была на месте.