Срочка - [6]

Обернувшись, застыл в изумлении, увидев перед собой одноклассника Володю Дуняшина.

— Володя, ты это или не ты? Или мне всё это кажется? — Радостно воскликнул я, обрадовшись, что тут не один.

Дуняшин жизнерадостно рассмеялся: — Не… Боря, это не я. Это физическая оболочка, а душа моя дома — на Бубыле.

Я засыпал товарища вопросами, но он критически осмотрев мою кровать, сказал: — Давай сначала заправлю правильно твою кровать, а потом пообщаемся. А то тебе влетит от сержанта.

Володя расправил кровать, а потом стал её заправлять, комментируя каждую операцию. Заправив, достал ровную дощечку, приложил её к краю матраца и стал на верхний край начёсывать ворс одеяла. Через три минуты матрац, обёрнутый одеялом, превратился в параллелограмм с чёткими и ровными краями. Сверху Володя уложил такой же кирпичик подушки.

— Ничего, через пару дней сам также будешь отбивать кровать, — увидев моё удивление, покровительственно произнёс Дуняшин, — а пока у нас есть пять минут, я тебя введу в курс дела.

— Я тоже в четвёртом взводе, только в первом отделении и прибыл сюда неделю назад. Замкомвзвод, старший сержант Бушмелев, нормальный мужик — хоть и дедушка. На дембель весной уходит. Спокойный, справедливый, бестолку не гоняет. В батарее рулят он и старшина батареи старший сержант Николаев. Ну, ты его ещё увидишь. А так, он мастер спорта по боксу, правда шубутной, любит чтобы все вокруг него носились, как ужаленные в жопу. Остальные сержанты, даже старослужащие на вторых ролях. Младший сержант Тетенов — ещё та сука. Вот его опасайся. Он прослужил всего полгода и только две недели назад прибыл из Рижской учебки, а ставит себя перед нами как будто он дедушка. Сам месяц назад такой же как мы был, а сейчас перед нами выёживается. Смотри, будь с ним осторожней, а то из нарядов не вылезешь. Командир взвода, лейтенант Князев, тоже молодой офицер, но нормальный. В принципе, как я успел заметить, офицеры занимаются своими делами, а нами сержанты. И сержанты здесь самые главные по нашей курсантской жизни. Пацаны во взводе ничего, но тут есть свои особенности. Сам потом разберёшься… Да, готовить нас будут на командиров орудий Д–30. Что это такое я ещё сам не знаю. А потом в Германию…

А так — ничего, жить можно. Только свободного времени совсем нету. Вот ни минуты, — закончил свой рассказ товарищ.

…. На полковом разводе, я увидел остальных офицеров батареи и своего командира взвода. Высокий, с открытым, русским лицом, улыбчивый лейтенант понравился мне. После развода нас завели в расположение, всему взводу выдали погоны, петлицы, шевроны и до обеда, исколов себе все пальцы, мы усердно пришивали, отпарывали и вновь пришивали все эти причиндалы, пока всё не было пришито правильно. Было много смеха так и ругани сержантов, особенно со стороны Тетенова. Погоны надо было пришивать так, чтобы они на один сантиметр заходили за шов на плече, но не все в том числе и я сразу не сообразили про это, хотя сержанты и подсказывали нам. Вот у многих и получалось, что когда одеваешь шинель, то погоны у них «сползали» на спину. Такая же ерунда получалось у некоторых с петлицами: после долгого пыхтения и тихих матюков они их пришивали на обратных сторонах отворот шинели. Во время этого занятия сумел перезнакомиться практически со всеми курсантами взвода. Я оказался последним, кто пришёл в батарею и взвод и как бы моё прибытие окончательно завершило комплектование батареи. Вызвали меня и в канцелярию к командиру батареи капитану Климович, который оглядев меня, шутливо спросил.

— Земляки мы с тобой наверно, Цеханович?

Я нерешительно пожал плечами: — Да я не знаю, товарищ капитан. А вы что тоже с Ныроба? А то во взводе ещё курсант Дуняшин оттуда…

— А причём тут Дуняшин…? Я Климович, ты Цеханович. Вот и получается, что мы оба белоруса.

— Да нет, товарищ капитан, я русский. Хотя отец, дед, брат и много родственников по отцовской линии белорусы. Да и лет восемь я жил в Белоруссии — в Минске, Молодечно и в Орше.

— Хорошо, хорошо… Вижу, что парень ты бойкий.

Комбат мне тоже понравился, записавшись в штатную книгу батареи, я вновь присоединился ко взводу.

После обеда на середину центрального прохода вытащили койку и на ней провели ещё раз, как выразился младший сержант — «Для бестолковых и вновь прибывших» занятие по правильной заправке койки. Было довольно нудно стоять и смотреть, как курсанты по очереди выходили из строя и под бдительным оком Тетенова расправляли и заправляли кровать. Отбивали её, превращая в кирпичик. Многие, стоя в строю, дремали и шатались из стороны в сторону, а иногда под общий смех присутствующих выпадывали из шеренги. После чего младший сержант заставлял провинившихся отжиматься или приседать. Взбодрившись, курсант занимал своё место в строю, но через несколько минут следующий курсант, потеряв в дрёме равновесие, вылетал из строя на несколько шагов. А очнувшись, ошалело, под смех товарищей, крутил головой и оправдывался перед Тетеновым. Закончив занятие по заправке, младший сержант остервенело стал нас тренировать в выполнении команд — «Отбой» и «Подъём». Тут мне в отличии от многих повезло в том, что моя кровать стояла самой крайней у центрального прохода. И мне только и оставалось быстро раздеться и заскочить на второй ярус прямо с центрального прохода. Также легко было и другим, кто имел свои койки неглубоко в нашем взводном отсеке. А вот Дуняшину и остальным, у которых кровати были в глубине тесного расположения приходилось в толчее мчаться по узкому проходу, при этом ещё и раздеваться. Тоже самое получалось и при команде «Подъём». Тетенов злился, оттого что взвод не укладывался в норматив — 45 секунд. Он пытался регулировать этот процесс: сначала забегали в проход дальние и на ходу расстёгивали пуговицы. В это время ближние раздевались в центральном проходе, а потом схватив в охапку обмундирование, очумело мчались к своим кроватям. Если по команде «Отбой» мы после этого стали укладываться в норматив, то при команде «Подъём», вот этого уже не получалось. Было много и другой суеты и мелких каких то дел. Потом… потом, было столько всего и так много, что вечером после команды «Отбой!», я уснул практически мгновенно.