Средиземноморский роман - [6]

И это гнетет мое сердце — что я не заплатил несколько тысяч песет этому счастливому человеку и не стал обладателем яркого полуфантастического пейзажа на средиземноморские мотивы. Хотя пейзаж я купил, только совсем в другом месте, в городе Фигерас, куда мы попали прямиком из города Жирона, в котором мы оказались, проехав около восьмидесяти километров по трассе № 11, то есть по национальной, что означает бесплатной, дороге на арендованном нашими соседями по столу в ресторане отеля «Беверли парк» новеньком «сеате толедо», вот только будет все это ровно через неделю, тоже в понедельник.

Видимо, понедельник в Испании — день художников.

15

То есть из всего вышесказанного можно понять одно — больше всего на средиземноморском побережье Испании меня поразили люди. Такого никогда не было со мной на Востоке: ни в Эмиратах, ни в Израиле. Там поражало другое — то томность и нега атмосферы, то порою невыносимое, но от этого еще более восхитительное духовное напряжение, переходящее попросту в какое-то экстатическое состояние — это, конечно, я про Иерусалим.

Хотя, повторю, и на Востоке и на Западе мне по-своему хорошо.

Только в тех же Эмиратах, к примеру, наступает (и очень быстро) момент, когда ты понимаешь свою абсолютную чуждость этому предельно комфортному в физиологическом отношении миру.

Но это не мешает относиться к нему с уважением.

В Израиле проще, по крайней мере, именно в Израиле я окончательно понял, что для меня означает христианство и христианская цивилизация, хотя в Израиле это сложно не понять — там этим пронизано все, стоит только просто проехать хоть на машине, хоть на автобусе, от Назарета до Вифлеема с заездом в Иерусалим.

Побывав при этом и на побережье озера Киннерет, то бишь Галилейского моря, и на заросших густым кустарником берегах реки Иордан.

Общение с комфортностью мира.

Общение с Богом.

В Испании же — общение с людьми.

Именно поэтому мысленно я пишу все эти записки не в Екатеринбурге, а все в том же Бланесе, потому что Бланес стал той странной точкой, где все эти три составляющих сплелись во что-то единое, и я окончательно понял, отчего в одном месте может быть хорошо, а в другом тебе плохо, пусть ты и прожил там всю свою жизнь.

Просто — ты там чужой.

16

Когда четыре бьет — кончается сиеста

и по соседству открывается танцзал…

Там нет туристов, только пожилые испанцы

(или пожилые каталонцы)

танцуют что-то, что бы я назвал…

Фламенко? Нет, это явно не фламенко,

да и не сардана, просто:

какой-то странный, очень нежный танец

переплетает пожилые пары,

и вид у них — безукоризненно счастливый!

17

Но это опять же не означает, что хорошо там, где тебя нет, если вспомнить расхожую русскую поговорку. И не в том, что можно физически быть частью Востока, ментально принадлежать Западу, а конфессионально исповедывать нечто среднее — то же православие, к примеру, хотя, как бы я временами ни порывался, я оставлю свои взаимоотношения с православием за пределами этого текста.

Лучше я опять вернусь к людям и к Испании, потому что любой роман происходит всегда не в вакууме, у него есть наблюдатели, да и сами его участники тоже являются наблюдателями тире соглядатаями, вынужденно вступая с этим миром в те или иные взаимоотношения.

И не всегда эти взаимоотношения бывают столь благостными, как встреча с тем же Тамайо.

По крайней мере, когда меня спрашивают, почему я только один раз был в Барселоне, я вспоминаю про то, как познакомился с биологическим видом «мачо натуралес», то бишь «настоящие мачо», и говорю, что гораздо уютнее мне было в Жироне.

Вообще-то, я всегда считал, что мачо — это такая легенда, что на самом деле их нет, а если они и были, то остались лишь как зрители на корриде.

Но после Барселоны я так не считаю.

А произошло вот что.

Мы уже отправились обратно на побережье и отправились с опозданием, небольшим, минут на пятнадцать, но водитель нервничал, автобус попал в пробку, потом мы дернулись, я смотрел в окно, за окном проплывали красивые дома в стиле арт-нуво, ветер колыхал листву платанов, и тут что-то произошло.

То есть сам момент произошедшего я просто не заметил.

Как мне позже объяснили — то ли мы с кем-то не разъехались, то ли с нами кто-то не разъехался.

Автобус остановился, и водитель — невысокий, плотный, черноволосый каталонец — вышел на улицу.

Из припаркованных рядом двух машин — спортивной «тойоты» и «ситроена» — тоже вышли люди.

Крашеный блондин из «тойоты» и два громилы из «ситроена».

Громилы были просто замечательные.

Папа с сыном.

Оба за метр восемьдесят, оба увешанные золотыми цацками и оба с накаченными мускулами.

В общем — какая-то барселонская братва.

И они все стали орать и размахивать руками, все обитатели автобуса прилипли к окнам, в ожидании, когда в ход пойдут кулаки.

Наш водитель и та троица действительно немного помахали руками, из «ситроена» выбралась еще и дамочка, ростом и комплекцией под стать как папе, видимо — свекру, так и сыну — соответственно, мужу.

Она тоже стала голосисто вопить и махать руками, потом наш водитель забрался обратно в автобус и сел на свое место.

— Закрой дверь, — сказала по-испански ему наш гид Катя.