Среди дикарей и пиратов - [45]

— Вряд ли они воспользуются порохом, чтобы сделать нам вред, — заметил я.

— Не знаю, если они из тех, за кого я принимаю их, — сказал Медж. — Но нужно быть настороже.

Мы очень устали к тому времени, как добрались до нашего поселка. Понятно, что запас мяса, принесенный нами, был встречен с большим удовольствием, и вечером на ужин был подан кусок кенгуру. В лагере Пуллинго огонь горел задолго до нашего прихода: без сомнения, он вернулся домой гораздо раньше нас.

На следующее утро один из незнакомцев явился в наш поселок. Он сказал, что оставил товарища смотреть за лошадьми, а сам пришел за вещами, которые мы обещали. Отец согласился с мнением Меджа о незнакомцах, но сказал, что лучше дать им необходимое для поддержания их жалкого существования и попробовать узнать от них нужные нам сведения о стране.

Незнакомец казался менее голодным, чем накануне, но имел такой грязный, оборванный вид, что нам не хотелось вводить его в дом. Мы поставили для него в тени стол и стул, дали ему обильную еду и стакан эля, который развязал ему язык. Он признался, что ему с товарищем приходится вести в лесу ужасную жизнь, но что он не видит выхода. Он описал довольно подробно местность, по которой мы должны были идти. Большая часть ее была легкопроходима, но встречались горные, каменистые и очень дикие места, где воды нельзя было найти на протяжении многих миль. Трудно было решить, насколько верно его описание, хотя, во всяком случае, он должен был проходить по этой местности.

Незнакомец — кто бы он ни был — по-видимому, нисколько не боялся нас. Удовлетворив голод, он встал и обратился к Меджу:

— Ну, мастер, буду благодарен, если вы исполните свое обещание, — сказал он. — Нам нужно столько пороха, сколько вы можете дать: для нас это так же важно, как хлеб и мясо. Были бы благодарны за ножи, одежду, иголки и нитки. Возьмите-ка карандаш да запишите, что нужно.

— А если мы откажем? — спросил отец, пораженный дерзостью незнакомца.

На лице незнакомца показалось свирепое выражение.

— Плохо пришлось бы вам, — с величайшим нахальством ответил он. — Я верю, что если джентльмен дает обещание, он должен сдержать его. Я пришел сюда как друг и хочу остаться другом. Не буду беспокоить вас своим обществом; я предпочитаю оставаться в одиночестве. Но если вы сделаете мне добро, я отплачу вам тем же, если попробуете дурно обойтись со мной, я отомщу вам, будьте уверены.

— А предположите, что мы схватим вас и будем держать в плену, пока не передадим вас властям в Сиднее? — сказал отец.

Незнакомец рассмеялся продолжительным, громким смехом.

— Трудно это было бы сделать, — сказал он, — к тому же я принял меры к своей безопасности. Итак, видите, капитан, мы в одинаковом положении. Ну, давайте мне вещи, и я уйду.

Отец чувствовал, что так как Медж обещал вещи, то следовало дать их. Связали узел; как только незнакомец получил его, он слегка поблагодарил, вскинул его на плечи и поднялся в гору. Мы надеялись, что видим в последний раз как его, так и его товарища, так как вполне убедились, что они негодяи.

Мы заметили, что, когда незнакомец подходил к нашему лагерю, чернокожий с семьей скрылся за скалой и не появлялся к нам, пока тот не исчез на вершине горы.

Пуллинго вскоре пришел к нам в поселок. Он принял это обыкновение и никогда не уходил с пустыми руками. Все нравилось ему, за исключением пива и водки, которую он выплюнул с видимым отвращением, когда однажды ему дали попробовать ее. Теперь мы старались дать ему понять, что желаем знать его мнение насчет незнакомцев. Он наконец понял нас; выражение ненависти и отвращения показалось на его лице; он покачал головой и, по-видимому, советовал застрелить их при первом удобном случае.

Когда мы убедились в его дружелюбном отношении к нам, ему позволили разгуливать где угодно. Однажды он явился с корзиной, полной великолепных лесных цветов, плодов и яиц эму. Мы подумали, что он принес это в подарок нашей матери или отцу, и потому предоставили ему самому поднести корзину.

Я издали наблюдал за ним и увидел, что он вошел в комнату Меджа, дверь в которую была отперта. Я пошел за ним и заглянул в комнату. Пуллинго стоял на коленях; содержимое корзины лежало на полу, а сам дикарь низко склонился перед ружьем Меджа, прислоненным к столу. Он бормотал какие-то странные слова, обращаясь к ружью. Видимо, он считал, что ружье обладает сверхъестественной силой. День за днем он следил за его удивительными подвигами и решился умилостивить его.

Мне не хотелось ни мешать Пуллинго, ни высмеивать его; я был рад, что Падди Дойль и Томми не видали его, так как они, наверно, не удержались бы от насмешек. Я потихоньку ушел, оставив бедного дикаря в неведении, что видел его. Наконец он вышел из хижины и простоял несколько времени, наблюдая работу плотника.

Когда я рассказал Гарри об этом, он нашел поклонение дикаря вполне естественным. Сам он, когда переселился на «Героиню», готов был так же поклоняться и компасу, и подзорной трубе, и пушкам, и разным другим предметам, про которые Попо говорил ему, что это фетиши белых.

Пуллинго сразу стал считать Падди Дойля своим другом, и вскоре они каким-то удивительным образом понимали друг друга. Медж уверял, что они более сродни друг другу, чем все остальные. Мы попросили Падди узнать от Пуллинго, что сталось с беглыми; Падди из разговоров с дикарем понял, что они ушли далеко, и мы перестали думать о них.